«РАДУГА НАД СОНДУГОЙ».

Жизнеописание Николая Трофимова Вологодского старца – мирянина, подвижника веры.

—Юность и духовное становление
1.1 —Архиепископ Гавриил (Огородников) о Николае Трофимове
1.2. ―Священнический род Казанских—Толстиковых
1.3. ―Сондуга
1.4. ―Архангельская псаломщическо-училищная школа
1.5. ―Ковда
1.6. ―Возвращение на Сондугу:
1.7. —Духовное становление
1.8. ― Разум, от Бога тебе данный, в мнимом безумии скрывый
1.9. ―Шалаши на Реже

II Война и послевоенные годы

2.1 —Николаюшка Трофимов во время войны
2.2 — «И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме». Послевоенные годы на Сондуге
2.3 ―Сондужское озеро
2.4 ―В Тотьме у Цыбиных
2.5 —Блаженный Николай и блаженный Ливерий
2.6 ―Николай и протоиерей Геннадий Юрьев
2.7 ―Лазарев Иван Александрович
2.8 ― Воспоминания Кузнецовой Александры Алексеевны
2.9 ―Для меня жизнь Христос, и смерть приобретение». Последние дни жизни
2.9.1 ―Жизнь посвященная Богу. О помощи на могилке блж. Николая Нина Николаевна Папылева
2.9.2 ―Заключение

Вступление

 Первая половина XX века один из тяжелейших периодов истории нашего народа.   Крестьянство как класс, исчезло, вся жизнь поменялась необратимо. Подверглась страшным гонениям и русская православная церковь. После гонений 1937-38 годов священников на свободе практически не осталось. Кто то служил в больших городах, в крупных храмах, и в отдаленной глуши, прятались выжившие батюшки.

 Но нашлись люди, способные поддержать и укрепить оскудевшую народную веру, окрестить, поговорить по душам, помолиться.

В вологодской области был человек мирянин-старец Николай Константинович Трофимов, о котором и пойдет наш рассказ.

В тяжкое время борьбы с религиозностью, под неусыпным контролем органов НКВД, милиции и партийных товарищей города Тотьмы, он просиял как драгоценный камень, озаривший своим теплым светом бескрайние таежные просторы. К нему приходили явно и тайно лесными тропами из самых разных уголков страны— сотни и тысячи людей. Слово Николаюшки очень ценили. Он находил решение, прямо возвещал волю Божию, подсказывал как жить, чтобы не погибнуть телесной и духовной смертью. Ему были открыты мысли и часто, он отвечал на мысли, а не на вопрос.

Это был подвижник, молитвенник, постник, можно даже назвать отшельник. Его немного боялись, старались исполнять его его cоветы и часто это даже спасло от смерти. Библия не выходила у него из рук. Ни компетентные органы, ни милиция, ни специальные врачи психиатрической больницы не смогли сломать подвижника. Его неоднократно забирали, сажали, лишали избирательных прав, отправляли в дом умалишенных, но его вера препобеждала все, она пробивалась, как солнце сквозь грозовые тучи. И зажедши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике и светит всем в доме Мф. 5:15.

Истории, собранные Вологжанами поражают своей простотой и искренностью, и иногда даже кажутся невозможными, но они реальны. После молитвы на его могилке обязательно приходит помощь. Записать и передать все, невозможно, но расскажем о наиболее ярких чертах его жизни.

Значение Николая Константиновича в православном мире, кратко и емко охарактеризовал архиепископ Вологодский Гавриил (Огородников).

1.1 —Архиепископ Гавриил (Огородников) о Николае Константиновиче Трофимове

Архиепи́скоп Гаврии́л (в миру Дмитрий Иванович Огородников; Родился 26 октября 1890, Солигалич Костромской губернии, Российская империя — 28 февраля 1971, Ташкент, СССР) — епископ Русской православной церкви, с С 1949г Вологодский и Череповецкий, с 1960 года архиепископ Ташкентский и Среднеазиатский.

Архиепископ Гавриил (Огородников)  был особенным человеком.

В 1949 году его назначили архиепископом Вологодским и Череповецким.

Это был добрый пастырь, болеющий всем сердцем за паству. Вологжане с первого знакомства располагались к нему, от него исходила какая то радость и любовь.

Протоиерей Вячеслав Тулупов вспоминает: «Владыка Гавриил ―замечательный подвижник благочестия XX столетия. Он воевал на фронтах первой мировой и гражданских войн, занимался миссионерской деятельностью в Китае и управлял епархиями Русской Православной церкви в годы коммунистического режима. Для архиепископа Гавриила ― бесстрашного офицера, смиренного старца, и мудрого архиерея ― служение Отечеству и Церкви было делом всей его жизни». [i]

Родился в Костромской губернии, во время первой мировой войны был поручиком, воевал и имел награды за храбрость, потом с армией Колчака ушел в Китай. В Русской духовной миссии в Пекине, получил богословское образование, принял монашество и в 1933 году рукоположен во иеромонаха, с октября 1938 года — священник кафедрального собора в городе Шанхае и благочинный. С 1944 года — архимандрит, наместник Успенского монастыря Русской духовной миссии. В 1948 году командирован от миссии в Москву и остался в Советском Союзе. Говорили, что святейший Патриарх Алексий I, в виду катастрофической нехватки архиереев, уговорил его перейти в Русскую Православную церковь Московского Патриархата, где его хиротонисовали во епископа Хабаровского и Владивостокского. С 11 августа 1949 года — епископ Вологодский и Череповецкий.

Приехав на Вологодскую кафедру он принялся за восстановление церковной жизни. Организовал епархиальное управление, навёл строгий порядок в храмах. До революции в Вологодской области было 800 действующих храмов. К 1949 осталось 17, власти неоднократно пытались закрыть и их, но за период управления владыки Гавриила не был закрыт ни один храм.

Часто совершал богослужения, и приходило много верующих, незаметно подтягивалась молодёжь. В 1959 году противники церкви организовали мнимый пожар в кафедральном соборе в Вологде и владыку перевели в Астрахань. Там его тоже очень полюбили. Протоиер. Вячеслав Тулупов рассказывает, что, однажды владыка своей молитвой изгнал беса из одержимой. После этого местные власти потребовали его удаления из Астрахани. Последние годы жизни архиепископ Гавриил служил в Ташкенте[ii]..

«Выдающимся явлением в религиозной жизни Усть-Печенгского прихода, во главе которого стоит достойный протоиерей Геннадий Юрьев, следует признать подвижническую жизнь многолетнего молитвенника и душепопечителя старца Николая Константиновича Трофимова, бывшего псаломщика, 63 лет, живущего в г. Тотьме, о котором я упоминал в годовом отчете за 1951 год. Ранее он жил в деревне Сондуге, но его оттуда вывезли и одно время держали в доме душевнобольных в г. Кириллове. Где бы он ни находился, он привлекал к себе народ и в конце концов его привезли в Тотьму, где он в настоящее время живет в доме своего дальнего родственника. Издалека приходят к старцу верующие люди за советом для разрешения своих житейских дел, другие обращаются к нему с просьбами помолиться об избавлении их от недугов. Без подобострастия и угодничества, всегда жизнерадостный, старец смиренно и ласково принимает посетителей. Больных утешает, вместе с ними молится об исцелении болящих, других наставляет и поучает, а иногда читает душеспасительные книги, всем советует ходить в церковь, а при прощании благословляет иконою. Много помощи и избавления от недугов и утешения в скорбях оказывает народу старец-молитвенник. Верующие не без основания считают его прозорливцем».

1.2 ―Священнический род Казанских—Толстиковых

Карта местности
Озеро Сондужское

Мать будущего подвижника  Александра Николаевна была дочерью заслуженного протоиерея Николая Яковлевича. «он родился в 1838г. в Кадниковском уезде и был сыном диакона Николаевской Ембовской церкви Иакова Казанского.. В 1861 году закончил Вельское духовное училище и Вологодскую Духовную семинарию, и в 1865г рукоположен в священника и назначен настоятелем Христорождественской Сондугской церкви Тотемского уезда. С 1878 по 1882г был помощником благочинного, а с 1890 по 1903 годы законоучителем в церковно-приходской школе. В возрасте 65 лет в 1903 году уволен заштат по старости и слабости здоровья. Имел награды набедренником, скуфьей и камилавкой[vi].

В некрологе, напечатанном в областной газете, после смерти отца Николая говорится: «Невелика в официальном списке биография покойного, потому что вся жизнь отца Николая проходила в глуши в бедном и захолустном приходе, где незаметно для других он проходил свое служение, проникнутое любовью и доброжелательством к своим пасомым. Замечательно, что вся более чем 50-летняя жизнь покойного в сане священника протекала с сиротами. Женившись на дочери умершего священника, он сразу принял в свой дом и на свое попечение тещу и семь ее малолетних детей (3 сына и 4 дочери), из которых последнему был 1 год. Едва только он успел похоронить тещу и свою родную мать, которая тоже, до смерти проживала у него, и пристроить к месту последнего сироту, как овдовела старшая дочь, оставшись с мальчиком сиротою 1 года без всяких средств. Он снова взял ее с сыном в свой дом и на свое содержание, которое и давал ей до самой своей смерти. Устроив сирот, о.Николай дал надлежащее образование и своим сыновьям. Три сына окончили Вологодскую духовную семинарию, а младший из них закончил образование в Казанском ветеринарном институте. Несмотря на свою материальную необеспеченность о.Николай ни разу не обнаруживал и не высказывал недовольства своим положением. Никогда не было у него желания попроситься и перейти на другой лучший и обеспеченный, в материальном отношении приход… На вопрос близких людей: отчего вы не попроситесь на другой лучший приход? О.Николай простодушно отвечал: «где горе обняло, тут и буду горевать». Ценили и любили покойного не только его прихожане, но и окружное духовенство»[vii]..

Младенец, оставшийся сиротой в 1 год, которому помогал дедушка, это и был Николай Трофимов.

Жена отца Николая, Павла Евгеньевна тоже происходила из священнического рода Толстиковых, которые до сих пор служат в разных приходах Вологодской области. Анатолий Анатольевич Толстиков настоятель Тиксненской Спасо-Преображенской церкви в 1937 году был расстрелян. Несколько священников из этой церковной династии пострадали за Христа в 1937-38 е годы.

У отца Николая Казанского и Павлы Евгеньевны было несколько детей:

 ―дочь Александра Николаевна—мать Николая,

―сын Алексей Николаевич 1876г р. Проживал в д. Толстой Бор Сямженского с/с , был священником в Двиницкой Михаило-Архангельской церкви в 15км от Сондуги. Его сильно притесняли в конце 1930х годов, затем арестовали 15.05.1938 и приговорили к 10 годам Исправительно-трудовых лагерей. Умер в заключении 9 декабря 1941 года[viii]. Сейчас собираются материалы к его канонизации. Некролог на смерть о.Николая Казанского тоже писал о.Алексей Казанский.

―Дочь Лидия Николаевна1885г. р. Была замужем за священником Владимиром Поповым, который после ухода на покой отца Николая был в храме на Сондуге священником[ix].

―сын Казанский Константин Николаевич: в 1897 году окончил Вологодскую духовную семинарию. Учитель Ильинской Митюковской Церковно-приходской школы Кадниковского уезда Вологодской епархии. 13 сентября 1898г рукоположен во диакона Богородицкой Комельской церкви Грязовецкого уезда. 14 июня 1902 года рукоположен во священника к Благовещенской Усть-Толшемской церкви Тотемского уезда. 13 июня 1904г умер[x].

―сын Казанский Петр Николаевич: Закончил Вологодскую дух семинарию. 22 августа 1897 года определен диаконом Богородицкой Подосиновской церкви Никольского уезда Вологодской епархии.

5 октября 1897 года рукоположен в сан диакона. 8 июля 1901 года рукоположен в сан священника к Вожбальской Благовещенской церкви Тотемского уезда на место младшего священника[xi].

―сын Казанский Александр Николаевич: Работал ветеринаром в Санкт-Петербургской губернии в семье Милютина. Закончил институт в Казани.

Старшая дочь отца Николая Александра обвенчалась 28 января 1890г с учителем Чаловского сельского училища Константином Васильевичем Трофимовым[xii] После этого они переехали в деревню Мосеево Чаловской волости , где и родился Николай Трофимов 17 февраля 1891г (4февр ст/стиль), день своего Ангела он отмечал 22 марта, память 40 мучеников Севастийских. В этой деревне все были Трофимовы. Там же была и Чаловская церковь, где жил и преподовал его отец в сельском училище. Отец был из крестьян Тотемского уезда, окончивший курс Тотемской училищной семинарии. Через год он умер.

После смерти мужа, священник Николай взял дочь к себе и подыскал ей должность просфорни. Она поселилась в сторожке около церкви в деревне Угрюмовская. До сих пор сохранились развалины этого дома недалеко от храма. Жизнь потекла своим чередом. Она была очень непростой. По закону Российской империи земли ей не полагалось. Просфорница получала с прихожан по фунту(0.5кг) ржи и овса с каждой ревизской души, то есть с каждого крестьянина, обложенного податью, и по хлебу с дому[xiii], учитывая, что район даже тогда был глухой и немноголюдный, это нищенское существование. Других доходов она не имела, поэтому иногда даже приходилось просить материальной помощи из епархии.

1.3 ―Сондуга

Место в Сондуге, где находился дом Николаюшки (на фото последние жители Сондуги)

Сондуга это название мелководной речки, впадающей в одноименное ей озеро Сондужское. В переводе с языка народи чудь «песчаная река». На берегу реки на подковообразном холме расположилось 6 деревень: Угрюмовская, Захаровская, Марьинская, Илюхинская, Семеновская и Никитинская, отсюда и название всего района. Место глухое, таежное, отделенное от основных дорог и поселений реками и болотами.

Район небогатый, жители занимались скотоводством, в короткое холодное лето сажали зелень и овощи, выращивали лен, плели кружева, ловили рыбу на обширном Сондужском озере и собирали грибы и ягоды. Бедность ощущалась в каждой избе, и у священника и у крестьян. Но народ был крепок верой, о Боге никогда не забывали. Алексей Завьялов― последний местный житель в деревне Угрюмовская вспоминает: «мой отец никогда никакого дела не начинал просто так, всегда говорил: «начнем благословясь». Молились искренно, на службу ходили в любую погоду, в любой мороз, соблюдали посты, по праздникам не работали. В деревнях перед причастием постились по неделе.

 Суровая таежная природа напоминала о бренности бытия, приучала полагаться не на себя, а на Бога, а в беде помогать друг другу. Недалеко от храма стоял амбар, который называли Мангазея златокипящая(по названию города в 17в. вСибири за полярным кругом, где было много бесценных товаров), в амбаре хранился запас семян на следующий год. Если у кого из крестьян был неурожай, то всем миром отсыпали ему из хранилища и обратно не просили.

Главной достопримечательностью Сондуги был ― Христорождественский храм[xiv], построенный в 1774 году. Рядом с ним находился дом священника. Отец Николай Казанский окормлял весь Сондужский район. Пешком, в любую погоду пробирался по первому зову тех, нуждался в помощи. Служил часто, любил молитву. Был кормильцем большой семьи.

Рядом с домом священника стоял еще один дом, его называли сторожка. Здесь прошло детство Николаюшки, тут они жили с матерью. Дом был большой красивый, опушенный в «елочку» с мезонином резным. Через много лет, уже после войны, охотники разворотили светелку, хотели увезти, красивая резная, да так все и бросили пока не сгнила.

С раннего детства, Николай помогал матери. Сначала на просфорне, потом на огороде, ходил на озеро ловить рыбу, летом по лесам собирал ягоды и грибы, благо их было тут без числа. Очень любил деда и помогал ему на службах и требах.

Свидетельство о крещении Николая нет в клировых ведомостях Сондужской церкви, видимо его крестили в Чаловском храме у отца, документы которого не сохранились, но крестной матерью его была – Анастасия Степановна Игнашева, коренная сондужанка. Он называл ее – Божаткой. Любил храм, любил молитву, пост, с восторгом слушал жития святых. Любил читать духовные книги, которых в те времена было достаточно, у него всегда при себе находилась маленькая Библия. Эта тяга к духовным книгам сохранилась на всю жизнь. Николай очень любил природу. Ребенком, его нередко встречали одного в лесу или у реки или в поле, там в молитве он находил успокоение, от нелегкой сиротской жизни. Дружил с соседскими крестьянскими ребятами, не прочь был пошалить. Мама Марии Игнашевой вспоминала, что он был очень умным, красивым, не чуждался обычных человеческих радостей, учился играть на гармошке.

В 1903 году Николай закончил церковно-приходскую школу, но поступить в духовную семинарию он не мог. Как сын учителя из крестьян он не мог рассчитывать на бесплатное семинарское образование. Протоиерей Александр Рябков радиостанции «Град Петров» говорит: « Сельское духовенство тратило большую часть своих невеликих доходов на образование своих детей. Обучение в духовном училище и семинарии, не говоря об академии, было платным. Многодетный сельский священник не всегда мог найти средства для получения всеми его сыновьями семинарского образования. Часто… он давал своим детям возможность окончить только духовное училище, которое позволяло претендовать на место младшего церковнослужителя, то есть дьячка»(pravmir.ru: «Как жилось русскому священнику до революции» ). В гимназию поступить из крестьянского сословия было крайне проблематично. На  основании циркуляра «О сокращении гимназического образования» от 1887г рекомендовалось освободить гимназии « от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, и тому подобных людей, детям коих, за исключением разве одарённых гениальными способностями, вовсе не следует стремиться к среднему и высшему образованию». Поэтому после окончания церковно-приходской школы дедушка отправил Николая в Архангельск в псаломщическо-учительную школу, где брали на казенный счет, и после окончания которой, можно было устроиться псаломщиком в Архангельской епархии.

1.4 ―Архангельская псаломщическо-училищная школа

Архангельская школа была создана в октябре 1893 года преосвященным Никандром при Архиерейском доме, со временем ее перенесли в верхний этаж корпуса Михаило Архангельского монастыря. «Нужда в псаломщиках, подготовленных к службе и могущих быть учителями в школах грамоты и пения в церковно-приходских школах побудила преосвященного приступить к осуществлению этого весьма полезного для епархии начинания[xv]».

 На ее создание протоиерей Иоанн Сергиев (Крондштадский) пожертвовал 300р. (что приблизительно соответсвует  современным 400 тыс. рублей). В письме преосвященному Никанору по поводу открытия школы он написал: «порадовался я, прочитав из Епархиальных Архангельских ведомостях об открытии Вами в Архангельске псаломщической школы. Дай Бог, чтобы во всей епархии были хорошие чтецы и певцы и привлекали бы народ в храмы Божии своим разумным и благозвучным чтением и пением[xvi]»..

Школа была двуклассная. Содержалась на средства епархии. (См сайт Архангельской Епархии: «духовные училища Архангельской Епархии»)

Николая взяли в школу на бесплатное содержание, как сына малообеспеченной вдовы.

Есть легенда, рассказывает Андреева Галина Михайловна — уроженка Нюксенского района, 1923 г. р.: «В молодости Николая повезли поступать в училище и по дороге встретили прозорливого старца, который сказал, что ваш сын для работы в миру не предназначен, у него есть Божеская сила». Если это правда, то со временем эти слова полностью оправдались на Николае. Он никогда не работал на мирской работе. Всю жизнь посвятил жизни при храмах, вел домашнее хозяйство, ловил рыбу, никогда не сидел без дела: сажал на огороде незамысловатые овощи, помогал людям словом и молитвой.

Два года учебы в школе, располагающейся в монастыре благотворно повлияли на юношу. Михаило-Архангельский монастырь располагался на берегу Северной Двины, в честь него получил название город Архангельск. Главной святыней монастыря был хранившийся в соборе золотой крест с частицей Животворящего Креста Господня и частицами палестинских святынь, крест был пожертвован в ноябре 1894 г. иерусалимским Патриархом Герасимом II-м. еп. Никанору «в утешение скорби о пожаре». Также в монастыре почитался список с келейной Владимирской иконы Божией Матери, принадлежавшей Воронежскому архиеп. Игнатию (Семенову), у которой архиерей неоднократно получал исцеление после молитвы[xvii]. Братии было немного, но это были люди твердые в своих убеждениях, закаленные в борьбе со страстями и готовые пролить кровь за святую Православную веру, что многие и сделали во время кровавых послереволюционных гонений.

Ученики вставали в 6 утра, затем в Крестовой церкви в 7 утра пели и читали на клиросе, в 9 завтрак и с 10 до 15 учились, затем обед и к 17часам шли на вечернее богослужение, где тоже все сами пели и читали. По окончанию богослужения до 21 часа занимались приготовлением уроков к следующему дню и после читали вечерние молитвы[xviii]. Устав весь был пронизан монастырских духом и школьные дела постоянно вращалось вокруг богослужения.

В школе ежегодно обучалось 20 человек. Большинство учащихся обучались бесплатно, и после обучения назначались на приходы псаломщиками. Изучали Закон Божий и отечественную историю, русский язык и церковно-славянский, арифметику и географию, церковный устав и церковное чтение, нотное пение и церковное письмоводство[xix]. Недаром все отмечают, что Николаюшка очень хорошо знал церковный устав и любил церковное пение. На момент поступления ему было 12 лет, он успел окончить школу в 1905 году. С 1906 года школа не действовала, а в 1912 году закрылась.

По окончании школы, учащихся распределял преосвященный по всем уголкам своей епархии на свободные псаломщические места. 2 мая 1905 года Николай Трофимов, был определен исполняющим обязанности псаломщика в Ковдский приход Кемского уезда. В Российской Империи дети до 17 лет считались несовершеннолетними, и назначить полноценным псаломщиком 14 летнего мальчика не могли.

1.5 ―Ковда

Село Ковда. Деревянная Никольская церковь (XVII в.), памятник северной архитектуры.

 

Ковда ― это село в Кандалакшском районе Мурманской области в устье одноименной реки. Когда то оно было крупнейшее поморское поселений Беломорья, известное с XV века. В конце XIX в оно было крупным портом, куда заходили торговые пароходы со всего Беломорья и скандинавских стран. Здесь ловилось множество семги и сельди. Работали три лесозавода, русский, английский и шведский. С Архангельском велось регулярное сообщение. Население составляло около 1000 человек[xx]

В Ковде был большой деревянный храм XVII в. в честь свт. Николая. В ней с 1886 года по 1908 год настоятелем был добрый пастырь Шангин Евлогий Иоаннович. Также он был законоучителем в местной школе. С 1901 года его назначили благочинным района. Отец Евлогий неоднократно награждался церковными наградами. Имел набедренник, скуфью, камилавку и наградной наперсный Крест и орден св. Анны 3 степени. Но самую большую награду он имел от простых людей, которые его искренне любили. Когда батюшку в 1908 г перевели настоятелем в Собор в г.Онегу, жители с. Ковда устроили им с матушкой торжественные проводы.

«Когда лошади тронулись в путь, то прихожане более версты сопровождали отьезжающих, оглашая воздух плачем и причитаниями». [xxi]

о. Евлогий многому научил молодого Николаюшку и постарался воспитать в нем любовь к богослужению и отечеству. Его старший сын Николай в это время уехал учиться в Архангельскую семинарию, и батюшка относился к сироте псаломщику Николаю, как к своему сыну.  Второй его сын был его ровестник.  О.Евлогий, как настоятель и как благочинный округа писал о Николае очень хорошие отзывы в Епархию. Сохранилась фотография, подписанная о.Евлогием, где он со всей семьей и подпись: «Николаю Константиновичу Трофимову на память». Здесь прошла юность Николаюшки, здесь проходило его духовное становление под мудрым руководством доброго пастыря.

Старший сын отца подвижника вскоре совершил подвиг, положил душу свою за други своя. Вот что писали Архангельские епархиальные ведомости в 1916 году.

«Николай Евлогиевич Шангин был одним из выдающихся и перспективных выпускников Архангельской семинарии. Его сочинения свидетельствовали о самостоятельности мысли, а оригинальность стиля обещала незаурядный писательский талант. Как первый студент, он был на казенный счет отправлен в Казанскую духовную академию. По отзыву одного из профессоров «академия никогда не встречала и не встретит такого выдающегося студента». После окончания учебы Николай Шангин был оставлен при академии на год для подготовки к званию профессора. В августе 1915 г. мог устроиться преподавателем в семинарию, но решил поступить на военную службу. «Надо исполнить долг перед Родиной»- писал он отцу, на что получил ответ — «иди прямым путем». В сентябре 1915 г. поступил в Казанское военное училище, после чего в марте 1916 г. отправился на передовые позиции под Двинск, а 28 апреля 1916 г., идя впереди своей полуроты в атаку, наповал был убит осколком разорвавшегося снаряда[xxii]

После о. Евлогия с 1909 по 1913г в Ковде настоятелем был священник Иоилев Стефан (АЕВ 1913 ). По его ходатайству в 1910 г Николай был переведен из исполняющих обязанности в приписные псаломщики села Ковда и уже стал получать небольшое жалование. В начале XX века жалование составляло около 100р в год. По нынешним временам чуть больше 10 тыс р в месяц, что крайне недостаточно для жизни.

В 1914 году настоятелем в Ковде стал священник Павел Александрович Преображенский, 1855г рождения. С 1902-1914 г Кемско-Александровский уездный миссионер. Боролся с религиозным сектанством, проявлениями финского национализма. (АЕВ. 1918 №9 С.2.)

В это время он был уже очень пожилой человек, но благотворное влияние на Николая он оказал. Через много лет Николаю пришлось проповедовать и просвещать словом Христовым целые деревни, когда храмы вокруг были закрыты.

Во всех отчетах для Архангельской училищной школы Николай характеризовался всеми своими настоятелями только с лучшей стороны [xxiii]

«Прохождение службы – Определен и.д. псаломщика в Ковдский приход Кемского уезда 2 мая 1905 г. Резолюцией Его Преосвященства от 25 июня 1910 г. за № 2251 утвержден в должности псаломщика.

Отзывы благочинного:

За 1909 год: «Чтение, пение, устав церковный знает очень хорошо; поведения примерного».

За 1912 г.: «Поведения очень хорошего».

За 1913 г.: «Примерного поведения и по службе весьма исправен».

За 1914 г.: «Поведения отличного».

За 1915 г.: «Поведения отличного».

Изредка Николай приезжал из Ковды домой на Сондугу погостить, и весело проводил время.

В конце жизни он рассказывалАлександре Кузнецовой, что в молодости был веселый, на гармошке умел играть, и девушка у него была, но Господь вел его своим путем.

Завьялова Александра Дмитриевна (1935 г.р. из дер Угрюмовская) вспоминает:

« Про Николаюшку я слышала от своей свекрови. Свекровь моя, Калисфения Алексеевна, рассказывала: училась хорошо и учительница любила ее и оставляла иногда ночевать, т.к. жила она тут же, при школе. Свекровь была с 1902 г.р. Николай, изредка приезжая домой, иногда заходил к ним в гости. Веселый был и заводной. Он был очень красивым, играл хорошо на гармошке. Молодцевал, с девушками общался. Калисфения вместе с учительницей из приходской школы завивали ему кудри, когда он ходил по вечерам на гулянку. Кудри завивали гвоздем и очень боялись, что они его обожгут. Он был обычным человеком. У него была любимая девушка. Говорили, что это была Анна Ивановна Талашова, я ее хорошо знала. Она потом замуж вышла за Феодора Талашова».

К середине 1916г о.Павел  Преображенский уже сильно болел , служил редко, псаломщик Николай попросился в Заостровский приход Шенкурского уезда и 27.07. 1916 г был туда перемещен? 17 сентября 1917г  о.Павел умер[xxiv].

Сейчас в деревне Ковда проживает 20 человек, а церковь после реставрации находится в аварийном состоянии. Строители коммунизма постарались.

В Заостровское сельское поселение входило несколько деревень на берегу Северной Двины. В районе нынешней деревни Яковлевская стояли две деревянные церкви XVIII века — в честь Рождества Пресвятой Богородицы и Архистратига Михаила. Оба этих уникальных храма сгорели ночью в июне 1989 года. Известный музейный деятель Игорь Грабарь, приводит фотографию заостровских храмов в 1910 году в книге «История русского искусства».

Через полтора года работы на этом приходе Николаюшка был уволен со своей должности 15 января 1918 г. по болезни. (Арх. Епарх. Вед. 15января 1918г).

Что послужило причиной увольнения Николая осталось тайной. В начале 1918 года север России был оккупирован британскими и американскими войсками, деревни переходили из рук в руки, красные партизаны устраивали террор, убивали и топили священников и дьячков. Неизвестно реально ли он заболел, или не смог так дальше служить под огнем, и решил спрятаться в родной глуши от надвигающегося безбожия. Где служил он дальше, ничего не  известно, есть только воспоминания жителей его родной деревни о его появлении на Сондуге.

1.6 ―Возвращение на Сондугу:

Все кто рассказывает про Николая― отмечают, что вернулся уже не тот веселый мальчик, а опытный псаломщик, закаленный жизнью, готовый постоять за свою веру. У него произошел духовный переворот. Мимолетное земное благополучие больше не прельщало его, оно исчезло, как исчезла с карты мира великая Российская Империя, бывшая оплотом милосердия, стабильности и веротерпимости.

Любовь Викторовна Романовская свидетельствует: «мне говорили односельчане, что он пережил духовное видение(призвание из духовного мира), после которого он оделся во все белое и стал юродствовать».

Одеждой его стали холщевая белая рубашка и штаны и поясок (кушачкок). Обувь летом не носил.

Затыкал за пояс ковшик, брал с собой маленькую Библию и уходил в лес или поле. Постился, не ел мясо, да и так особо есть было нечего. Молился дома, молился в уединении, с людьми общался мало.

Первое время его не понимал никто, даже мать.

Талашов Владимир Алексеевич, из дер. Марьинская Вожбальского с/сов:

«Мать Николаюшки – Александра Николаевна была добрейшая женщина, пекла просфоры и помогала по всем делам в храме. Она была прекрасной швеей и очень благочестивым человеком. Приходской дом, храм и школа находились рядом и образовывали собой треугольник. Так повелось до революции, чтобы школы были рядом с храмами. Дети  очень любили из школы заходить в гости к Александре Николаевне, и она никогда без гостинцев их не отпускала».

 Анфия Ивановна Сажина[xxv] свидетельствует: «Белые одежды он одел в двадцатые годы. Люди говорили, что сходил в баню, помылся и оделся во все белое. Характер его стал меняться, говорил мало, да и все загадками, притчами».

1.7 —Духовное становление

Храм Преображения в Реже, куда ходил Николаюшка

Восстанавливающийся храм в Реже

В 16 км от Сондуги, но уже не в Тотемском, а Сямженском районе, на берегу живописной реки Режи лежит деревня Монастырская. В начале XVI в. старцем Ефремом была основана Спасо-Николаевская Пустынь. Потом она запустела и ее возобновил уже в 1560 году прп. Феодосий Тотемский и собрал в ней братию. После указов Екатерины II в конце XVIII в монастырь окончательно упразднили и церкви сделали приходскими.

Храм в Реже в честь Преображения Господня построен в 1761 г. пятиглавый с красивыми фресками. В него, по словам старожилов, любил ходить Николаюшка. Здесь жили его родственники, с Сондугой была хорошая связь. Вокруг церкви Преображения в Режском районе после революции собралось немало духовных лиц, некоторые жили открыто, некоторые скрывались по лесам. С ними общался и у них учился Николай, пока сам не стал твердым адамантом веры. Кто был его духовным руководителем неизвестно, но известны некоторые имена этих удивительных людей..

Настоятелем Никольского храма в Реже с 1925 года по 1931 г, был священник Верюжский Николай Иннокентьевич, до этого он служил здесь диаконом c 1904г. В 1931г его обвинили в контрреволюционной агитации и приговорили к 3 годам лишения свободы. Освобожден по болезни 27 марта 1931г. Затем жил в д. Поповка Сямженского р-на и служил в Заозерской Богородицкой церкви. В 1937 г. 2 октября арестован за «контрреволюционную агитацию, совершал крещения детей и Особая тройка УНКВД 08.10.1937 вынесла обвинение:  Приговор ―10 лет Исправительно Трудовых Лагерей, из которых он так и не вернулся (Архивы ФСБ).

Рядом с Режей на реке Двинице в храме Михаила Архангела до 1938 года служил дядя Николая— священник Алексей Казанский, репрессированный в 1938 году о котором мы рассказывали выше.

 Валерий Фатиев 1948 г р. житель деревни Монастырская рассказывает, что в соседней деревне Колобово было 7 домов, но никто не жил, там поселились монахи и священники, которые днем прятались, а по ночам жили в деревне. Они просили помочь его отца выкрасть из советского пересыльного лагеря родственницу одного из тех священников, что он и исполнил.

В эти края «яко на источницы водные»(Пс 41) за советом ходил молодой Николай. Старожилы говорят, что он помогал каким-то монахам в лесу.

Пройдет 10 лет, и именно в этих местах Николаюшка будет строить теплые шалаши в лапу, в которых в свою очередь, будут прятаться «неблагонадежные элементы» для советской власти, скрывающиеся от раскулачивания крестьяне, монахи и священники.

В 1930 году Николая вместе с матерью лишили избирательных прав, как служителя религиозного культа. В условиях наступившего голода, ограбления крестьян и раскулачивания это очень осложняло и так крайне тяжелую жизнь. По свидетельству Красильникова С. А. «Лишенные избирательных прав (лишенцы) как маргинальная группа (1918 — 1936 годы.»:

«лишение прав предполагало следующие ограничения:

―увольнение с работы;

―исключение из профсоюзов и кооперативов, а это влекло невозможность получать товары и продукты в условиях карточной системы в 1929 – 1935 годах;

―выселение «лишенцев» из занимаемых ими квартир, затем и вовсе из крупных городов во время «чисток» последних в 1920 – 1930-х годах;

―значительное повышение налогового бремени и даже введение для «лишенцев» особых налогов, например, военного, поскольку детей «лишенцев» не призывали в кадровую Красную Армию;

―исключение детей «лишенцев» из старших классов средних школ, техникумов и вузов и т.д.»

Мама Александра Николаевна пыталась оспорить это лишение, указывая, что никаких нетрудовых доходов у нее не было и она всю жизнь голодает, а после лишения прав ее обложили еще большими налогами и не разрешали покупать товары в лавке, а больше покупать было негде.

Районная  комиссия, рассмотрев дело 1 августа 1930г постановила[xxvi]:

«Заявление оставить без удовлетворения — дочь попа постоянная просфорня. Главный источник существования — имущество оставшееся после смерти отца». Сын ее: «Трофимов Николай Константинович. Умалишенный и живущий на иждивении лица, лишенного избирательных прав (сын просфорни) 1891г. р.». К этому документу приложено удоствоерение Николаю Трофимову, что он страдает хроническим нервным расстройством (хроническим психозом).»

Уже в1930 году, власти пытались подогнать деятельность Николая как сумасшествие и принять меры, до них доходили слухи, что он не советует крестьянам вступать в колхоз, но до ареста тогда дело не дошло.

― Разум, от Бога тебе данный, в мнимом безумии скрывый

Сондужане рассказывали, что сначала над Николаем все смеялись, считали сумасшедшим или человеком со странностями, говорили, «да он убогий», также считала и мать.

***   Рассказ Александры Дмитриевны Завьяловой:

«Николаюшка ходил по избушкам охотничьим, которых много было вокруг Сондуги и там останавливался и молился. В них обычно были спички, керосин и лампа керосиновая. Николаюшка, останавливаясь в избушках, никогда ничего там не брал и не трогал. Он много избушек проходил, во многих тайно молился, но ничего никогда не трогал. Его очень любили. Николаюшка то полем бежит, то лесом бежит, куда-то торопится, и молитву читает. Одежда заплатка на заплатке. Спит под открытым небом, где придется, постоянно молится».

Он надолго уходил в леса и молился, если кто-то давал ему небольшую милостыньку, то не отказывался, а так довольствовался тем, что находил в лесу.

Николай очень любил маленьких детей, дарил им берестяные игрушки и сладости и когда те нуждались в поддержке, всегда старался прийти на помощь.

По воспоминаниям Цыбиной Тамары:

«мне было шесть лет и я ходила в школу. Однажды встретила старца Николая на улице, он подошел и погладил меня по голове. Сделалось так хорошо, как-будто белое облако проплыло надо мной, такая благодать пошла».

Одна женщина вспоминает: «Я родилась на Сондуге, ходила в школу в начальные классы. Школа от деревни была далеко, идти надо полем и лесом. Надо идти и началась гроза. Я маленькая, испугалась. Стою и плачу, молнии сверкают, гром. Вдруг идет Николаюшка по дороге, погладил меня по голове: «Боишься? Это Илья Пророк, не бойся». Он меня перекрестил и сказал: — «Господь с тобою. Дождь сейчас кончится». Я побежала, но с тех пор, я никогда не боюсь грозы. И теперь на могилку к нему всегда хожу».

*** Сочнева Анна Сергеевна (д. Пустошь, 75 лет):

«Моя мама Августия ходила к Николаюшке. Она вспомнила, что на столе у него много маленьких поделок из бересты для детей, которые он дарил: барашки, лошадки, детские маленькие ложечки, крестики. Он ей сказал, что у березки, особенно с поля, очень податлива береста, а ведь ее тоже Господь сделал».

Очень любил молиться на ключиках, которых вокруг Сондуги много. Вода в них удивительно чистая и холодная. Часто его там встречали, молящимся. До сих пор местные жители указывают один большой ключик на Сондуге, как ключик Николаюшки.

Сажина Анфия Ивановна свидетельствует, что слышала от людей рассказы, где Николаюшку часто встречали в лесу босым, он стоял на коленях и молился, не обращая внимания ни на что, а вокруг вились тучи комаров. В этих местах комаров столько, что белая рубашка часто кажется черной, от бесчисленного количества кровососов, впившихся в нее.

Николай никогда не сидел сложа руки и никому не разрешал так делать. Его дом был всегда полон людей, кому надо было остановиться и негде было переночевать― смело  шли к Николаю, знали, что он никогда не прогонит и накормит чем Бог послал, по Евангельскому слову: блаженны милостивии ибо они помилованы будут(Мф 5:7). У них в доме с матерью была отдельная комната для гостей, которая редко пустовала. По огороду, все что было по силам он помогал матери, этим урожаем и жили.

Шло время, годы, его считали дураком, над ним смеялись, обзывали, кидали камнями. Он молчал, все терпел и молился и твердо стоял на духовном пути, набирался опыта и рассуждения. Старался жить исполняяя евангельские заповеди, никуда не сворачивая, не пытаясь уйти от скорбей, все переносил с радостью и благодушием. Утешение находил в лесу, вдали от людей. Там же, тайно в лесах общался со своими духовными наставниками, направляющими его на правильный путь.

Уже в середине 30х годов стали замечать люди, что часто он говорит или сделает что-то, а оно потом сбывается в точности. Но поначалу его действия были просто констатацией грядущих событий, на жизнь людей они особенно не влияли.

***  Игнашева Мария Ивановна (г.Тотьма, 90 лет):

«Знала Николаюшку. Он был довольно красивый, но обросший весь, с бородой и распущенными волосами, казался странным. Мы маленькие боялись его, но он всегда говорил, что не надо бояться, ни кричать, ни размахивать руками, ни бегать. Погладит по голове и скажет: — «Веди себя тихо», и молился. Ходил всегда с Библией. Когда я училась в школе, то заходила к ним. Это было начало тридцатых годов. Про него никто ничего не говорил. Он мало с кем разговаривал, но говорил непонятно, какими-то притчами – загадками. Иногда дарил чего-то. Однажды, мы были с моей подружкой, он подарил мне конфетку, вторую конфетку велел Божатке отнести, а подруге подал луковицу. Мы думали, к чему бы это? Но подруга рано умерла».

*** Талашов Иван Алексеевич — уроженец дер. Угрюмовская на Сондуге, 1924 г. р.:

«В 1935 году летом стоял Николай у церкви и размышлял: «Деревня Захаровская (Заречье) неправильно достроена. Надо бы в два рада». Он все выходил и смотрел на одном месте. С высоты, на том берегу Сондуги стояла деревня. А через неделю случился страшный пожар, деревня сгорела. Все люди были на сенокосе, а ребятишки чего-то подожгли. В деревне был один только мужчина, но он ничего не смог сделать. После пожара осталось три дома, да и то на краях. И до войны деревню отстроили в два ряда».

*** Сажина Анфия Ивановна (жена художника Сажина Н.П):

«Недалеко от дома Николая, через поле был дегтярно-смоляной завод. Вдруг Николай стал носить воду с реки и поливать огород, траву близлежащую и другие постройки. Мать стала ругаться: -«Да, что ты делаешь?» А через некоторое время, завод загорелся, а Николай таким образом о пожаре предупреждал, только никто его тогда не понял.

 Ходил Николаюшка в белой рубашке из холста и в таких же белых штанах, а иногда, наоборот одевал черную рубаху и черные штаны. Одевал сверху балахон подпоясанный пояском. Он был невысокого роста, похож на юродивого из древних патериков. Темные длинные распущенные до плеч волосы, с бородой, впоследствии они стали седыми. Бородка клинышком. Сам сухонький и худенький, белые ручки тоже худенькие, насквозь светится. В последние годы жизни его парализовало.

Николай жил на Погосте. Дом стоял около школы, вокруг все были церковные здания. Росли березы, а дальше была еще одна школа — поморозницей звали. Я в ней училась. А потом старше я уже училась в школе на Реже. Это было в 16км.

Николай очень любил делать по утрам зарядку. Когда мы шли в школу, подметал мостки у дома и территорию. Когда делал зарядку, кричал нам: — «Девочки, мальчики – делайте зарядку!» Кто-то насмехался, а кто-то говорил: — «Дедушка, нам в школу»,— Я с ним дружелюбна была,— «Дядя Коля, у нас уроки сейчас начнутся». Он каждый день носил на коромысле воду с реки. Однажды с полными ведрами через плечо остановился около храма, задрав голову вверх, на купола храма, застыл как будто, и простоял так долго. Что он увидел там, или молился с полными ведрами, никто не знает. Только непонимающая ребятня кричала: — «Дурак стоит, дурак, дурак…». А он не обращал на это внимания.

Когда громили храм, снимали иконы, мой отец Талашов Иван говорит: -«Люди, заберите хоть кое-что, ведь не ладное все делается, утварь церковную громят». Папа был председателем колхоза, но все время защищал Николая. Его хотели много раз забрать и увезти, что он выступает против коммуны. Папа говорил: -«На него не надо обращать внимание, он и так юродивый, что сможет сделать плохого?»…

*** Юрий Леонидович Алферьев

«Моя мать Алферьева Александра Апполоновна 1929 г. р., из деревни Гагариха Вожбальского с/с, говорила, что дядя Коля был родственником её бабушки Ефросиньи.

На Сундоге рассказывали, что перед большим пожаром в деревне налил воды во всю, какая была, посуду даже в блюдца. Поднимал руки, говорил: «Ой, как жарко!» Когда после пожара, спросили, почему не сказал прямо, ничего не ответил. Когда жил в лесу люди видели его с медведем, и он его не трогал.

*** Анна Александровна Постникова:

«Пришли мы с мамой к Николаюшке, я маленькая совсем была:«Анна проходи, проходи», и крестит меня, по голове, он серьезный был. Из дома выходил редко. Но любил молиться. Вокруг дома ходил молился. Лес недалеко у них от дома был. В доме Николаюшки часто ночевали люди, это была церковная сторожка. Огород был рядом с домом. Там садили все, пока была жива мама Александра. У них была комната для приема людей, и у матери была отдельная комната.».

 В 1936 году храм в Сондуге закрыли, как и все в округе, колокола сбросили и они разбились. Семья  священника, опасаясь гонений ―уехала. До войны действующий храм оставался только один в Вологде, за 240км. Храмы и монастыри закрывались, священников и монахов сажали, кто-то прятался.

Скорби все более усиливались, а духовного совета, помощи и утешения искать было уже не у кого. Место священников заняли благочестивые дьячки и псаломщики, многие из них тайно пробирались  на ключики, или в закрытые храмы и там молились, к ним собирались люди.

*** Талашов Владимир Алексеевич:

«Я учился я за одной партой с Гогой, сыном последнего священника Сондугской церкви. Когда церковь закрыли (1936-1937г.г) семья священника переехала в Сямженский район, не дожидаясь ареста».

 

Талашов Иван Алексеевич вспоминает: «В 1935 году с колокольни спихнули колокола: большой, который весил 40 пудов, два средних, четыре небольших, и два маленьких колокольчика». В этом же году начались аресты певчих. В конце войны колокольню доломали, иконы растащили. В зимней церкви стал располагаться склад зерна, в летней до 1944 года — электростанция. До конца 70-х годов в церкви размещались ремонтные мастерские[xxvii]».

1.8 ― Разум, от Бога тебе данный, в мнимом безумии скрывый

Люди стали замечать, что Николай не просто странный человек. Но что-то есть в нем особенное, притягивающее. Притчи и загадки, которыми он говорил со временем находили объяснение. Иногда по его молитвам проходили болезни, сохранялись от развода семьи, люди получали документы, находили достойную работу. К нему за советом и помощью, как к последней надежде, пошли со всей округи люди православные. Николаюшка тайно помогал многим священником, иногда у него и служили, всегда у него была и святая вода и свечи. Идти православным было уже не куда, все храмы были закрыты, священники арестованы и сосланы, или расстреляны.

В это время другой блаженный мирянин Феодор Соколов, живший рядом с г. Кирилловом говорил в проповеди в 1940 году: «Вот настало роковое время для Церкви Христовой, власти со всей злобой обрушились на Церкви Православные и на служителей. Церкви все закрыли, разве в городах больших остались. Священников всех почти сослали неизвестно куда. Но вот, что же вышло? Для верующих людей подойдет праздник Господень ― некуда сходить верующим людям. И праздник не в праздник, одна скука и горькое воспоминание прошедшего времени[xxviii]».

В основных и областных архивах ФСБ и милицейских архивах не сохранилось никакой информации про Николая, его считали умалишенным, возможно дело не заводили, но по рассказам местных жителей, его неоднократно пытались забрать.

По воспоминаниям сына Калисфении Сергачевой:

«В детстве, мне мама рассказывала. Николаюшка был добрым. Помогал людям и просил не отступать от Бога. Коммунисты его очень не любили. Из райкома партии послали двух милиционеров на лошади, чтобы арестовать и привезти его в тюрьму. Милиционеры приехали, а он отогрел их горячим чаем и завел беседу. Разговорил, что-то особенное сказал, и они решили, не за что его арестовывать он им всю правду сказал. Приехали пустые. Из милиции второй раз послали уже других. И опять повозка пришла без Николая. И только на третий раз сказали без Николаюшки, не возвращаться. Так его тогда и арестовали. Но продержали недолго, видимо посчитали ненормальным и отпустили».

*** Кузнецова Александра Алексеевна г. Тотьмы, 1917 г. р.

«Я его знала, когда он на Сондуге еще жил, была там раза два. Он в сторожке жил около храма…

Николаюшка был болезненный – ручки, ножки худенькие, беленький и сухонький. Но прозорливый был и лечил добрым словом, притронется к чему, погладит и поцелует и все проходит и народ к нему толпами ходил.

Пришли мы с женщинами Николая навестить. Принял он нас хорошо. Утром говорит: «Возьмите-ка хлебца с собой. Может дорожки спутаете, хлеб и пригодится». Вскоре мы пошли, пошли-то в три часа дня, ведь идти десять километров. От Сондуги отошли уже далеко, а зашли за поворот, а там горошек растет, так пошли горошку пощипать. Несколько стручков сорвали, да и забыли, как в лес заходить. Путались, путались, но потом вышли. А хлеб и правда пригодился[xxix].

*** Боландина Ия (г. Тотьма 75 лет):

 «Мама моя ходила к нему, я работала на швейке в Вологде. Впереди ее шли две женщины с Вожбалы, разговаривая между собой. Одна из них сетовала, что зря идет, вторую половину сала надо было оставить дома. Они пришли, у первой он взял булочки, пообщался с ней хорошо. Ко второй не подошел, а издали сказал: «Зачем шла в такую дорогу, зная, что без толку, а сало надо было дома оставить, я все равно мяса не ем.

Однажды женщина шла к нему, несла несколько штук яиц, пока шла, пожалела отдать, некоторые спрятала под куст. Николай ей говорит: «Пойдешь обратно, скорлупки-то прибери». Она не поняла сначала, когда пошла домой, увидела, что все яйца склевали птицы».

*** Куканова Лидия Константиновна (г. Тотьма, 1930 г.р.) староста в храме Рождества Христова:

« Я родилась на Сондуге. Шли первые годы войны, я была маленькой. Николай любил приходить в храм, который уже тогда был сильно разрушен и подолгу молиться в нем. Он мог также часами стоять у церкви и смотреть на небо и потихоньку что-то шептать, но слова — «птички небесные» можно различать. Там летало много птиц. А ребята бегают вокруг него, и камнями кидают, он все терпел. Он блаженный был так это точно. Блаженный и прозорливый.

У нас заболел братик маленький, только что родившийся. Мама положила его на печку, а сама пошла корову доить. А я маленькая была еще, меня послали к Николаюшке, и наказали принести святой воды. У него святая вода все время была, и свечи и иконки были. Я пришла к нему, а хозяйка, говорит, — «Он занят, а ты зачем пришла то?», — «Мама послала за святой водой». Она так подошла к горенке, — «А зачем святая-то вода?», — «Мальчик заболел у нас». Она и говорит, — «Не надо святой воды вам уже, иди, скажи маме, что Николаюшка уже молится, упокой Господи раба Божиего». Я пришла домой и маме говорю: «не дали мне святой воды» – «Почему?»,— «хозяйка сказала, что он молится уже — упокой Господи младенца». Она заскочила на печку — а умер ребеночек уже».

*** Кузнецова Анна Александровна родилась в дер. Горбенцово Погореловского с/сов.:

«После какого-то праздника, тетушкин ребенок был очень неспокойный — все время плакал. Мы ходили и не знали, что делать, как успокоить ребенка. И вот тетушка подумала: «Хоть бы Николаюшка пришел». Только подумала, глянула в окно, а Николаюшка бежит полем. Она забеспокоилась: «Чем же его угостить?». А накануне муж пришел с рыбалки со щукой. Николаюшка еще не успел зайти за порог: двери открыл,― улыбается : «А я люблю рыбку-то». Когда он ушел, ребенок успокоился[xxx]».

*** Тихонова Клавдия Ивановна 1933 г. р:

«Раиса Николаевна Серюбина, с Сондоги, мне рассказывала, как ходила к Николаюшке с просьбой. Раиса хотела узнать, как ей дальше жить, у неё умерли родители и осталось их всего шестеро сирот. Он сказал: «Дома высокие — высокие, народу много, провода, дороги везде».

В 1946 году знакомая увезла Раю в Ленинград. Раиса была в то время молодая и всего боялась, лет шестнадцати или пятнадцати, но слова, что будет жить в высоких домах, всегда помнила.

Если к Николаю приходили женщины, делавшие аборт, то он обьяснял им, что это страшный грех, обличал и учил покаянию. Обычно он посылал их за водой к себе на колодец, с просьбой принести чистой воды. И они не могли принести. То головастики плавают, то лягушки.«Там кто-то плавает, говорят». Он говорит – «Это не лягушки и головастики плавают, это души твоих детей плавают! Что же ты сделала».

*** Любовь Викторовна Романовская:

 Моя мама ходила к Николаюшке, рассказывала: «прихожу и вижу пришла в шёлковом платье дама в шляпе и в туфлях на каблуке. Николаюшка дал им по ведерку. и попросил принести воды. Я была в сапогах, она говорит, иди ты первая, тебе проще. Я зачерпнула ведро, а она просит, подожди меня, а я жду. Она как зачерпнет у нее лягуши из ведра. Подошла, схватила мое ведро, а свое подала мне. Я его вылила, набрала еще и пришла с чистым ведром воды, а у дамы в шляпе опять лягуши в ведре. Она стала ругаться, швырнула ведро и убежала. Я ведро подобрала, зачерпнула воды и вернулась. Николаюшка спрашивает, «а где твоя напарница?» Я говорю: «так заругалась и ушла. Она как не зачерпнет все лягуши». — «Это не лягуши, это у нее душа такая» – говорит Николай».

*** Талашева Лидия Павловна (г. Тотьма, 70 лет):

«Я родилась на Сондуге, но старца Николая тогда уже там не было. Правда люди все помнили и поминали его добрым словом. Мама мне рассказывала. У нас была корова, овцы, куры и другой скот. Был наложен налог или продразверстка. Наша семья не могла собрать положенную норму. Пришла повестка в суд. Мама очень расстраивалась, боялась, что ее посадят в тюрьму. Она пошла к Николаю. Тот принял маму очень спокойно, усадил, сел в другую комнату, потом вышел и сказал: -«Двери высокие — до неба, косяки широкие – до горизонта. Ничего они не могут сделать, Господь любит таких людей, тружеников, не бойся». И, правда, маму вскоре выпустили».

Пока была жива Александра Николаевна, мать старца, то он жил дома, хотя часто уходил подолгу молиться, но перед войной она умерла. Она вела хозяйство, сажала около дома зелень и овощи, Николай тоже работал не покладая рук.

Мать Николаюшки похоронили около храма, но ночью, чтобы никто из начальства не знал, около храма не разрешали хоронить, а умерла она перед самой войной.

Сажина Анфия Ивановна (г. Тотьма, 83 года):

«После смерти матери за Николаем ухаживала Анна Завьялова с семьей или Анна Япониха[xxxi].

Их семью раскулачили, было большое свое хозяйство и отняли все. Ей с сыном Василием, жить было негде. Так они и жили в доме Николаюшки и ему помогали»

Кузнецова Александра Алексеевна:

«Когда мать умерла Николай был уже пожилым. Болезненный, ручки худенькие, как покойничек – беленький весь. Но прозорливость его и дар исцелять уже тогда открылись, народ к нему ходил».

Некоторые говорят, что Николаюшка не причащался, конечно, храмы были закрыты, богослужения не совершались, но люди вспоминают, что тайно у него дома совершались богослужения и видели священников в облачениях.

*** Сажина Анфия Ивановна (г. Тотьма, 83 года):

«Мы жили на Тафте недалеко от Сондуги, мне захотелось сходить к Николаюшке. Мне дали гостинец – пирожки. Пришла, а горница закрыта. Анна Завьялова сказала, что Николай занят. Двери приоткрыла, а там батюшка в церковном облачении, и еще несколько человек молятся. Николай вышел ко мне, поблагодарил за пирог, и обратно мне его отдал, «дорогой сама съешь». Гости скоро засобирались и стали уходить. Спрашиваю у Анны: «можно я с гостями Николаюшки обратно пойду, а они уже переоделись в обычную одежду, все свое церковное спрятали, за службы по домам сажали в тюрьму. Они мимо меня прошли, я говорю: «Дядя Коля, а мне на Тафту надо, мне с ними не по пути?», а он говорит: «По пути, по пути», — Я быстро засобиралась, чтобы их догнать. Николаюшка рассмеялся и сказал, что никуда они не ушли далеко, а сидят на бревнах у последнего дома, у огорода. Он меня благословил, и я правда, нашла их отдыхающими на бревнах у огорода на выходе из деревни. Они или Николаюшку причащали или тайно совершали богослужение. У нас в доме мама хранила иконы в шкафу на полках, заваленные глиняными крынками из под молока. Когда надо было помолиться – крынки убирали.

Однажды я ходила к нему за благословением, уехать куда-нибудь в город. Сначала хотела в Вологду уехать. Он сказал: -«Поезжай, жить будешь в большом городе у большой реки. Кругом будет светло, электричество». Так и вышло, доехала до Вологды, но там решила ехать в Ярославль. Жила на берегу реки Волги, а работала на заводе, где делали электролампы».

Рассказывает Алексей Завьялов: «Крестила всех на Сондуге, уже после закрытия храма ― Александра Осипова, ее все звали бабушка Саша. Она была очень глубоко верующая, в дома стояло множество икон. Ее забрали и посадили, но вскоре выпустили. Ей Николаюшка дал наказ, чтобы крестила и не боялась. Она снова начала крестить уже открыто. Никого не боялась. И так ее три раза сажали, но сломить не смогли».

1.9 ―Шалаши на Реже

Николаюшка не боялся никого. Он учил людей жить по совести, старался всегда говорить людям правду, не интересуясь последствиями, хотя нередко за этим следовали репрессии.

Когда священников стали забирать, а честных трудовых людей раскулачивать, он стал прятать их по глухим лесам в избушках, которые строил своими руками.

Вспоминает Овчинников Сергей Иванович (г. Тотьма, 82 года),

«После окончания техникума куда меня только жизнь не кидала. Посылали по направлению в основном в лесопункты. Работал и мастером и начальником в Тафте, в Красном Бору. В Сямженском районе на реке Двинице. В нескольких километрах от Сондуги есть река Сойга. Мы там строили дорогу лежневку для вывоза леса.

Рабочие из Сямжи рассказывали про Николаюшку. Был он подвижным человеком, ловко и легко орудовал топором. Строил шалаши в глубоком лесу, у реки Сойги, которая впадает в Сондужское озеро. Николаюшка строил избушки еще до войны. Строил в одиночку, чтобы никто не знал. Кто-то прятался потом в этих избушках. Говорили, что это были священники и монахи».

Шалаши, которые находили рабочие, были построены очень добротно, бревна сложены в лапу. То есть представляли собой практически дом. Дорога проходила так, что с одной стороны от дороги в нескольких километрах была Сондуга, а с другой стороны Режа.

Про шалаши и то, что в них скрывалось духовенство свидетельствует также Алексей Завьялов, проживающий сейчас на Сондуге. «Про шалаши, избушки и землянки на Сойге я тоже слышал от лесорубов, там раньше был глухой угол. В жилищах этих находили даже иногда скелеты людей. Кто эти люди ― неизвестно. Может раскулаченные, или монахи, священники. На глухой речке Матковой есть избушка, она и сейчас стоит, мы ее с моим дядей и его другом ремонтировали. И в других избушках скрывались какие то люди, из духовенства, может монахи, дед нам говорил, что там жил отшельник. Николаюшка им помогал, это я слышал от стариков».

*** Черепанов Василий Михайлович (п. Камчуга 1935 г.р.):

«Мой отец – Михаил Емельянович родился в 1895 г. на реке Реже (Сямженского р-на). Наша деревня находилась на границе Сондугского с/сов. и дорога проходила через Сондугу в Тотьму. Отец был очень набожным человеком, не разрешал нам вступать ни в комсомол, ни в пионеры. Об этом и речи не могло быть. В последние годы он был казначеем или старостой в храме в Усть-Печенге, точно не помню. Они были хорошо знакомы со старцем Николаем Трофимовым, были почти одногодки. Во время коллективизации, в тридцатые годы, он помогал, чем мог семье Трофимовых, но их самих скоро раскулачили, дед успел отдать что-то из имущества.

Дед наш Черепанов Емельян был зажиточным человеком. Только начинало теплеть весной уходил бурлачить на Волгу. К зиме приезжал на своей лошади с телегой, нагруженной всякими товарами. Было у него три сына: Моисей – в честь пророка, Матвей – в честь Евангелиста, и последний Михаил – в честь Арх. Михаила, и все начинались на «М». Со временем обзавелись мельницей и масляным заводом, где давили льняное семя. Когда раскулачивали, у каждого из сыновей были свои семьи. Моя мама увидела, как на нашем любимом скакуне скачет милиционер, и издевается над конем―плюнула в него. Ее арестовали и увезли в Тотьму в тюрьму. Уж очень ей было жалко лошадь. Маму продержали в тюрьме три месяца. Потом был суд. Когда выпал снег ее осудили и повезли в Вологду на санях, «розвальнях». Или по молитвам Николаюшки или милиционер их пожалел, но когда от Вожбальского поворота доехали по Вологодской дороги — милиционер говорит, — «Бабы бегите» и они побежали. На ней была летняя одежда —туфельки, когда прибежала к себе домой по снегу, а там километров 30, она очень сильно простыла. Прожила несколько месяцев, и умерла. Мне было тогда два года. Я знаю это по рассказам сестры Агафьи. После этого всем братьям хотели дать срок. И они все сбежали. Михаил сбежал к Николаюшке в шалаши. Другие два брата неизвестно куда сбежали. В тридцать седьмом шли сплошные аресты, и отец устроился на стройплощадку на Пятовку, его взял знакомый, который был главным на стройке за рекой Сухоной, Коротковском лесопункте – Шушлябин.

Как-то документы выхлопотали, и отчество подменили. Когда все устроилось, папа съездил и забрал нас к себе на Пятовку. Я плохо помню, отца взяли на фронт, воспитывала меня другая семья. Во время войны Агафья – моя сестра, повезла меня на родину, на Режу. Агафья была на 10 лет меня старше. По дороге остановились и попросились на ночлег в доме Николаюшки. Сестра говорила, что мы всегда тут останавливались с папой и помнила, как радостно нас принимали. Шла война, люди были осторожные, но нам не отказали. Николай сидел на печи, в доме хлопотала старушка, Анна Завьялова, которая присматривала за ним.

Она спрашивает – «Вы! Чьи?», — «Черепановы, мы с Сямжи, Черепановы». Николаюшка сидит на печи. Он не отреагировал, к ним много гостей приходило. – Анна говорит – «Так вы Черепановы? Вам еще идти надо до Сямжи?», — «Да Елесенковы мы, воскликнула сестра!». Николаюшка ноги с печи скинул, да как соскочит, сразу велел ставить самовар. Анна сразу пошла ставить самовар. Нас напоил, накормил и сразу стал спрашивать про отца: «где он?» —«На фронте». —«В каких войсках? Где воюет?» Нас напоили, накормили, потом я уснул. Агафья долго сидела с ним разговаривала, но меня уже это мало интересовало. Мы шли долго пешком, я устал, и сразу уснул, мне было семь лет. Главное, что папа был жив, а судьба его братьев: Моисея и Матвея, так и осталась неизвестной, где они пристроили свои головушки? Были какие-то сведения про Ярославль, но все не точно. Я так и рос на Пятовке, взяли отца на фронт с Коротковского лесопункта. Потом, после войны, он вернулся и еще больше стал верующим, в храм постоянно ходил, и людей у нас много ночевало, когда в церковь приезжали.

Один раз я решил покурить. Потом забрался на печку, и лег спать. Отец, носом унюхал, и понял что я курил. Он проверил у меня карманы, и там оказались крошки от махорки. Отец меня не пожалел и сверху, с полатей спихнул, с верха печи я слетел и ушибся. Но сейчас мне уже 85 лет, и я никогда больше не куривал. Ушивал валенки – пел молитвы».

*** Шестакова Елена дочь Черепанова Василия:

Мой дед Михаил всю войну прошел, но не принес ни одной медали. Потом рассказывал, что на фронте, тонул в болотах под Ленинградом, сутками лежал в ледяной воде. Ноги распухли, ходить уже не мог и долго лежал в госпиталях. Он дал обет Господу: «если выживу— посвящу себя Господу». И ноги стали поправляться, но с трудом. И до конца войны он был во 2м эшелоне. Он кормил лошадей, топил баню солдатам, варил еду бойцам, но от своего государства не получил никаких наград. И потом до конца дней служил Господу. Он возвратился домой на Пятовку. Встретился дед с Николаюшкой уже в Тотьме. Он стал служить в Усть-печенге, был старостой, видимо по благословению Николая. Когда река Царева развивалась, дед с Пятовки уходил в Тотьму к Николаюшке служить Пасху. Собирались Ливерий, Николаюшка, Фокин, который рядом сейчас с Николаюшкой похоронен.

Он ничего не делал без молитвы. Даже когда валенки ушивал. Не давал нам вступать в пионеры. Даже на кладбище он похоронен рядом со в 10 метрах».

II Война и послевоенные годы

2.1 —Николаюшка Трофимов во время войны

К Николаю в начале войны потянулся людской поток. Многие приезжали из других районов узнать, почему не приходят письма, живы ли их сыновья и мужья. Он успокаивал, утешал, предлагал вместе помолиться. Часто отвечал иносказательно, но люди сразу понимали, что их ждет.

Цыбина Серафима Никаноровна, 1912 г. р.:

« В 1941 году в начале лета идет Николай полем, а там мужики зеленую траву косят, он говорит: «Вся травка зеленая, расцвела, а всю — всю скосили-то». Таким образом он войну предвещал и прощался с людьми, уходящими на фронт. В следующий раз шла с сенокоса и повернула к нему, а он: «Травка зеленая-зеленая, молоденькая, расцвела, а ведь вся повянет».

Перед тем, как идти на войну мужчины к Николаю заходили, узнать, что с ними будет. Кого погладит по голове и скажет: «Скорого возвращения домой», — это значило, что он прощался навсегда. Так и моего мужа погладил, как ушел на войну, так больше и не видела».[1]

Мужчин из деревень в первые месяцы забирали в ополчение, они почти все погибли. Оружия, боеприпасов катастрофически не хватало. Одна винтовка на несколько человек. Воевать никто не умел, забирали целыми деревнями, поголовно. И во многих местах никто с войны не вернулся. А деревни запустели, без мужчин в тайге не выживешь.

Николай предсказал и важнейшие события войны.

Талашов Иван Алексеевич говорит, что Николаюшка еще в 1941 году предсказал решающие битвы войны: оборону Москвы и Ленинграда, Сталинградскую битву, освобождение страны и победу над фашистами. Постоянно молился о здравии и упокоении воинов, о победе.

***

Гудкова И.В.  село Монастырская (75лет) вспоминает:

Раньше, очень часто, ходили по гостям в праздники на Сондугу, а сондужане, у нас гостями были. К старцу Николаю многие ходили в войну узнать свою судьбу, и он предсказывал и сбывалось. Он говорил: Москву не отдадим немцу — наша будет, морозы помогут. За Ленинград молился. За детей в блокаду голодных. И еще говорил «Сталинград выстоим, но крови в реке много будет, а в земле того больше, только не видно».

Попова Зинаида Александровна (1947 г.р.) село Монастырская район Режа:

«Мы, жители Режи очень зависели от Сондуги. Оттуда везли соль, уголь, ситец. Дорога была лесная, оканавленная, ездили на лошадях, но и пешком ходили. Когда ходили в лес по ягоды и грибы, слышно было как петухи поют в Сондугских деревнях. Во время войны многие женщины от нас ходили к старцу Николаюшке на Сондугу узнать судьбу родных. Кому говорил, молиться надо за здравие, а кому Царствие Небесное ― и все сбывалось. Власти были очень недовольны, поэтому ходили туда ночью, по 3-4 человека, чтобы не так боязно было. Люди в пути часто ночевали в Сондуге в сторожке в доме старца. Потом его стали изгонять власти, но это никого не пугало, люди тянулись к нему. С Режи до него было всего несколько километров . Да мы и относились к Тотемскому району,  и дети Сондуги старших классов учились у нас в школе. Я многих Сондугских девчонок помню».

Николаюшка сам знал кого как зовут. Одним говорил: «Ты мужа жди, придет весточка», а другой скажет: «Молись о Царствии Небесном, надо в храме его отпеть, он у тебя не живой», а некоторым говорил: «Он у тебя не жив, но весточка еще придет». И действительно, человек уже не был жив, а письмо от него приходило, будто все хорошо, письма подолгу задерживались в дороге.

Николаюшке пекли пироги из последней горстки муки. Кто-то делал рыбник[xxxii], когда удавалось поймать рыбу. А Николаюшка разломит пирожок и говорит: «На возьми, ребята-то у тебя голодные, унеси своим ребятам». Себе оставлял маленький кусочек, остальное отдавал обратно людям. Со всех соседних районов к нему приходили. С этого времени многие стали называть его в народе «святой Николаюшка».

***Воспоминания Федотовских: «Во время войны моя мама, Федотовская Нина Васильевна, с детьми (нас было четверо) проживала в деревне Ленино Калининского с/сов., а отец, Федотовский Виталий Сергеевич был на фронте с июня 1941 года. Все было нормально, вдруг в 1944 приходит похоронка. Приехали из военкомата нас забирать в детский дом. Отца нет, одной маме тяжело. Она нас не отдала и сказала: «я не верю, что папу убили, сердце мое другое говорит». Слышала про прозорливого Николаюшку. Собрались с одной женщиной, и пошли. Пока шли дорогой 18 км., а женщина несла с собой кринку масла, чтобы отдать Николаюшке, пожалела. Кринку поставила под кустик и пошла дальше.

Он встретил их приветливо, начал с ними разговаривать и говорит женщине: «Маслице-то, собака лижет. А муж вернется». Мою маму подвел к окну и показывает на лес со словами: «Все кругом лес, он в окружении был, но остался живым». Они пошли, а кринка пустая оказалась, масла нет, а отец вернулся домой в октябре 1945 года.

В другой раз сам отец — Федотовский Виталий Сергеевич собрался идти к Николаюшке. Мама ему говорит: «надень крестик, а то не пустит». Он одел и пошел, заходит в дом, а Николаюшка сидит на печи перекидывает противни. Сразу на него посмотрел и сказал: «Все же крестик-то одел». Отец сказал: «брата увезли на фронт, и ни одного письма не было, пришла похоронка и все». Николаюшка полистал какие-то листочки и сказал: «он не вернется — погиб он».

*** Как-то раз в войну поехали за хлебом в Тотьму. Николай предвещает: «Тихо, тихонько едьте то, там облако синее, остерегайтесь». И правда, когда ехали с хлебом из Тотьмы, догнала нас машина и прямо на сани. Трех мешков как не бывало. Еле зерно собрали, зато живы остались».

*** Коваль Анна Константиновна (п. Камчуга, 1936 г.р.):

«Наша семья в войну жила на Сондуге. Семья была большая – пятеро детей. Мы жили недалеко от дома, где жил Николаюшка. Было мне тогда шесть лет. Мы были пришлые, и нас не любили. Мы жили недалеко от церкви и старца можно было видеть часто. Нас пугали, запрещали ходить в ту сторону. Звали его по всякому: юродивый, блаженный, сумасшедший. Сейчас, читая книжки про святых, понимаешь, что он был «юродивый». Только, камни в него не кидали, жалели. А у нас, беженцев, не было ни кола, ни двора. Запомнилось, что около дома, в котором он жил, были большие деревья, кажется черемуха. Дом был церковный с мезонином.

Предсказывал события, что творилось на фронтах во время войны. Встанет, в сторону смотрит и говорит, «жарко, ох жарко там будет, много людей погибнет, большая битва будет, и пожары, пожары». Так он предсказывал Сталинградскую битву и битву под Москвой. Он своей прозорливостью все знал. Уходил в лес и молился. Все время становился лицом на запад, подолгу стоял и молился, людям тоже показывал на запад, говорил: -«Жарко, пожары, пожары». Стоял босиком, оборванный, стройный, худой с седыми волосами, весь заросший, как древний пророк, а его дразнили, насмехались, как над дураком, но не все, некоторые дети просто не понимали. Взрослые относились спокойней. А вскоре мы уехали в Камчугу».

*** Старикова Нина Ивановна (д. Гридино):

«Мне все время рассказывала мама, они ходили к старцу Николаю с женщиной из их деревни в войну узнать про мужей, но имя этой женщины не помню. Мне было в то время один годик. Родилась я после ухода отца на фронт, возможно отец, так и не узнал обо мне. Его убили под Ленинградом в начале войны. Что сказал старец про папу не знаю, но велел беречь девочку: -«Девочку береги, она тебе еще пригодиться, с ней доживать будешь». Так и вышло, две старшие сестры уехали по городам, а я жила в Реже. А еще мне запомнился рассказ мамы, про вторую женщину. У нее не было детей. Старец Николай попросил принести ему воды. Она ходила, но воды не принесла, сказала, что не нашла где зачерпнуть – везде головастики плавают. Он сказал ей: -«А ведь это твои детки» (Женщина была бездетная, но говорили что аборт делала)».

***Завьялов Алексей Вячеславович :

«Мне рассказывал, когда я был мальчишкой, Талашов Иван Алексеевич из деревни Угрюмовская, что перед тем как пойти на фронт, он пошел к Николаюшке. Тот его благословил и сказал: «Вода, вода, кругом вода, много воды будет вокруг тебя». И он попал на северный флот, плавал по морям Севера. Был старшим матросом и много повидал. Войну прошел и остался жив».

*** Немирова (Фокина) Капитолина Юрьевна (д. Задняя 1951 г.р.):

«Моя мама Фокина Александра Павловна (1908г.р.) вышла замуж в д. Мослиха Погореловского с/с. В Погорелове свадьбы отмечали«весело», бывало «деревня на деревню пошла»… В одной из таких драк били парня, Василий, первый муж моей мамы, бросился разнимать. Парня зарезали, и всех посадили, в том числе и его. Это было перед войной. Потом взяли его на фронт, как осужденного в штрафбат, без права переписки. Вестей не было никаких. Спустя два года, мама пошла с одной женщиной на Сондугу к Николаюшке, узнать о судьбе мужа. Той женщине он сказал, что все хорошо, скоро письмо получишь, а маме сказал, что он жив и придет маленькая весточка. Действительно, в скором времени женщина из соседней деревни принесла маленькую записочку: «Ранен, нахожусь в госпитале, но теперь уже поправляюсь, скоро выпишут и сразу на фронт». Записка была вложена в письмо человека, который тоже лежал вместе с ним в госпитале. Больше писем не было, только в конце войны пришло извещение, что пропал без вести».

*** Савкова Александра Николаевна 1903 г. р. д. Ярцева, Вожбольского села:

«Ходила мама на Сондугу к старцу Николаю в войну. Работала в колхозе с утра до ночи. Нас было 5 маленьких детей. Мы оставались дома голодные, присматривали друг за другом. Четверо нас осталось– один помер. Николаюшка сказал маме: «Леню надо было в больницу отвести, тогда бы он поправился и был бы большим начальником». Маме сразу сказал, береги детей– четверо осталось.

Люди несли ему последний кусок, но он не брал, особенно когда много было детей, еще сам подавал, то конфетку, то сахарку кусочек.

От папы не было долго писем, пришло что пропал без вести. Мама спросила про отца. Николаюшка сказал, что муж погиб на Курской дуге, прыгнул и по косточкам все тело. Надо сходить в церковь и его отпеть. Потом через долгое время пришла похоронка что он погиб 5 июня 1943 года».

*** Игнашев Владимир Иванович (д. Копылово )

«Мне рассказывала соседка Шаверина Мария Николаевна, что они с Полиной Шавериной, ходили во время войны к старцу Николаю на Сондугу, хотели узнавать про мужей, от которых давно не было писем.

Только зашли, Николаюшка сразу говорит Полине: «Не выкладывай свои пироги, у тебя двое ребят голодных. О муже своем ты ничего не узнаешь, он у тебя не живой». Она очень расстроилась и даже не спросила ничего. Так она до сих пор не знает, где и как погиб муж. А Марии сказал: «твой муж тоже неживой, но ты, весточку получишь». На самом деле, через некоторое время, пришло письмо, а затем и извещение о смерти».

*** Игнашева Валентина Ивановна (д. Монастырская)

«Я запомнила, мама рассказывала, когда она была еще молодой девушкой, работала на ферме с быками и была у нее травма плеча. Рука сильно болела, как она говорила – «спасу не было». Вот, она и пошла с рукой к старцу Николаю, ведь врачей тоже не было. Он ей руку гладил и все расспрашивал, про семью, про мать. Рука после этого долго не болела. Это было во время войны. Маме он сказал, «через полгода война закончится, потерпи недолго». Так и получилось.

А еще он говорил про какую-то деревню. «Скоро по ней красный петух пробежит» и деревня вскоре сгорела. Потом в Сондуге сгорела деревня, но и в Реже сгорела деревня. Летом  был большой пожар, и какую имел в виду Николаюшка уже никто не помнит».

*** Фатиева Раиса Александровна (д.Монастырская):

«В войну две женщины ходили к старцу Николаю узнать про мужей. Но у одной женщины был мужчина, как у нас говорят, она «гуляла». Так одной он сразу сказал: «муж у тебя не живой —  моли о Царствии Небесном». А другой: «А у тебя муж есть» — той, что гуляля. И ни у одной мужья с фронта не вернулись».

*** Никулина Галина Алексеевна (г. Тотьма):

«Во время войны я работала на пекарне, приходилось работать в разные смены. Идешь домой усталая, ночь темная, света нет, из-за угла выскочили пьяные молодчики. У меня ничего не было им дать. Они свалили меня с ног и били ногами. На работу все равно ходила, но у меня сильно стала болеть голова. Пошла к Николаюшке, все рассказала, он принял меня и стал гладить голову. Все расспрашивал, потом помолился, еще раз подошел, взял за руку, которая была в синяках, и сказал: «иди, жди, лучше будет, а дорога жизни у тебя длинная». Вот, мне уже девяносто лет, а я все живу».

*** Якушева Манефа Васильевна из г. Тотъмы:

«После войны, в старый Новый год, пришлось побывать мне у о. Николая, так как от мужа не было весточки. Когда пришла, он был не один, женщина какая-то тоже за помощью пришла. Я рассказала ему все. Он слез с печи, взял книгу, поднял над моей головой, открыл и стал читать. Помню только слова: «На реке, на берегу…» Действительно, до войны жил муж у реки, а служил ― на берегу. Прочитал о. Николай, благословил, и мы с той женщиной ушли. По дороге она мне говорит: «Муж-то ваш не жив, не придет». С мужем мне долго пожить не пришлось: сначала финская война в 1940, потом Великая Отечественная. На него даже две похоронки приходило.

Я и второй раз была у о. Николая, только с подружкой Алевтиной. Дело было перед Троицей. Мы пришли, он слез с печи и, ничего не сказав, вышел из избы в огород. В огороде землю грудками стал делать.

Алевтина работала кладовщицей. Однажды к ней пришли с обыском. На сеновале сено приподняли и под ним несколько грудок зерна нашли. Алевтину не посадили, так как вышла амнистия, да и детей у нее много было».

*** Хотченкова А. (г. Вологда) по рассказам ее бабушки:

«Бабушка Агния во время войны проживала с двумя детьми. Муж ушел на фронт. После войны, она от кого-то услышала, что муж, вроде бы жив, и во время войны завел другую семью и уехал далеко на север. Она обратилась к Николаю. Он сказал: -«Летят журавли высоко, но домой не воротятся». Она поняла, что он жив, но к ней не вернется. Так и вышло.

*** Воспоминание неизвестного человека:

«В 1945 году, отца еще не было, брат — в армии, а мы мал, мала, меньше. Пошла мать за теленком. Попасла да и уснула у костра. Замерзла и получила паралич правого бока. Все лето болела. Ничего не помогало. В августе чуть полегче стало. Решила она сходить на кладбище. На обратном пути зашла к Николаю. Он подал рюмку водки и заставил выпить (до этого она вообще вина не пила). Выпила и через несколько дней все как рукой сняло».

*** Корелина Полина Алексеевна :

«К старцу Николаю на Сондугу мы ходили, когда я училась в седьмом классе. Мы ходили пешком, сначала дошли до Вожбала, потом дороги разминулись, и вместо Сондуги, ушли на Крутую Осыпь. Заблудились. Николаюшка уже знал, что мы придем. Был большой праздник ― Троица Святая. Он велел ставить самовар, а перед самим приходом, вышел и сам промел веником дорожку к дом. Так , говорят, он делал всегда. Хозяйка Анна сказала, вот ведь ждал гостей, вышел и от калитки всю улицу промел.

Мне он гладил и чесал голову – болела голова. Я не могла переносить запахи, сразу валилась и в те дни школу пропускала. С тех пор я не падаю, угара тоже не боюсь. Подругу держал не больше пятнадцати минут, у нее на руках была экзема, чем ее лечил я не видела».

2.2 — «И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме». Послевоенные годы на Сондуге.

После войны люди ходили к старцу толпами. В 1946 – 1948 Николай стал ходить по деревням Вожбальского с/сов, пытаясь спрятаться от народной молвы. Из дома уходил надолго. С Вожбала он ходил в Погорелово (междуреченский район), молился по закрытым церквям, и собирал там книги и иконы.

*** Перевязкина Евгения Феодосьевна- Зеленская слобода, 1908 г. р.

С 1948-го я работала на пристани. В 50-х годах встретила

слепую женщину, которая попросила отвести к Николаю. Я спросила у главного разрешения, тот не сразу, но отпустил. Привела. Николай вышел. Он поблагодарил меня: «Спасибо! Идите, идите, вам надо на дежурство!» Женщины этой больше не видела. Но моя знакомая сказала однажды: «Знаешь, ты водила женщину невидящую. От нее спасибо большое тебе и подарок». Оказалось, она одна приходила и уже видела[xxxiii]».

*** Черепанова Фаина Николаевна жена Василия Михайловича(пос. Комчуга 1935 г.р.)

«Жили с мужем на Пятовке. Там и квартира хорошая была и работа. Стала меня мама звать в Комчугу, а муж не хотел. Пошла я к старцу Николаю, спросила, как мне поступить, ехать или остаться? – «Наживешься, еще наживешься, все подумаешь». Он не был за то, чтобы ехать. Я ослушалась. Муж еще долго не хотел, но я его уговорила. Мама, у нас там заболела и семь лет была больной, и действительно жизнь была тяжелая, т.к. умом она была больна: зятя считала своим сыном, а дочери у нее и вовсе не было, меня она держала, как сноху. И сбылись слова старца.

Еще он сказал мне, что жить хорошо будешь, если не будешь скверных слов говорить, а я правда иногда любила крепкое словцо сказать. Потом взял простыню и махнул два раза, подойдя к форточке. А у меня правда двое детей девочка и мальчик померли, а двое живых – хорошо живут».

*** Никитина Зоя г. Череповец:

«Жили мы в деревне Залесье, в Погорелово был свой дом. Нас у родителей было 6 детей. Рассказывала моя мама Никитина Анна Ивановна. Старец часто приходил в Погорелово через Тафту на Горбенцево на Святой ключик и Святое озеро под Семенковым. Мама пошла в магазин в Погорелово. По дороге встретила Николаюшку. «Торопишься? Не торопись, успеешь наслушаться, напасти на тебя сейчас будут» и дальше пошел своей дорогой. Мама зашла в магазин, а там все на нее напустились ругаться, хлеба нет, есть нечего, семьи у всех большие, досталось маме».

*** Юрий Леонидович Алферьев:

«Анна рассказывала, что однажды ушла из дому. Пришли чужие люди и всё вынесли. Когда вернулась, стала упрекать: «Что ты, Николай, ничего не сделал!?» А он отвечает: «Им нужнее. Ты не расстраивайся, нам принесут, вот сейчас и принесут». И люди всё принесли».

*** Хотченкова А. (г. Вологда) по рассказам ее бабушки:

Одна женщина ходила к Николаюшке с каким-то вопросом. Ей надо было узнать, что её ждёт. У дверей стояла пара валенок. Николаюшка взял один валенок и молча унёс в другую комнату. Потом она спросила женщин, которые в этот момент там были, что это означает. И они пояснили, что это к разлуке. Вскоре так и произошло.

Три женщины, в навигации, плыли по Сухоне в Усть-Печенгу на пароходе, на службу. Николаюшка, тоже плыл. Он подошел к ним и говорит: -«По одной из вас через месяц будут петь «Вечную память». Две женщины были шестидесятилетние, здоровые, крепкие, а третья из них старше и часто болела. Она расстроилась, что умрет скоро. Но через месяц неожиданно скончалась 62-летняя женщина, которая не болела. Умерла скоропостижно. Она не подумала тогда, что эти слова к ней относились. До этого она была абсолютно здоровой».

*** Юрзина Антонина Сергеевна 1934 г.р. Записано со слов (Двойнишниковой Валентины):

«Антонина моя двоюродная сестра жила в деревне Задней под Тотьмой, семья была очень большая (6 детей). В Спасо-Суморине монастыре был лесной техникум, где она училась. Но у нее часто болела голова, уроки давались с трудом и домашней работы много было. Подходило время экзаменов. Трудно давалась математика и литература, книг не читала по программе, а сочинение надо писать.

C одной женщиной они пошли к старцу Николаю на Сондугу, пешком через Вожбал, к вечеру пришли. Он их уже ждал. Анна Завьялова вскипятила самовар, старец сказал что гости идут. Тоня сетовала старцу, что голова болит, экзамены, не запоминает, а диплом не получу на работу не возьмут, а родителям надо помогать, она старшая из детей. Он ее гладил по голове, читал молитвы, сказал что не надо отчаиваться, все хорошо будет. Оставил их ночевать, а утром благословил на дорогу.

Знакомая девушка предложила Тоне тетрадь, с сочинениями по школьной программе. Тоня на экзамене вспомнила сочинение из тетрадки и очень хорошо написала, что учительница даже не поверила. Математика тоже хорошо далась. Получив диплом, ее поставили работать мастером в Пятовском лесопункте, а десятником работала Клава Дубровская – жена брата Ливерия Дубровского, друга Николаюшки, все получилось по молитвам старца Николая».

*** Кичигин Николай Васильевич из д. Угрюмовская. 1923 г. р..

«Когда Николай предсказывал будущее, говорил не прямо, а надгадками (загадками). В 1949 году на вмч Георгия уходил я в армию. По дороге встретил Николая: «Хорошо, хорошо, Коля!» — говорит он – «Там все не по нашему говорят» Как приехал, так новые сапоги и форму дали, да в Германию послали служить. Сбылись слова Николая[xxxiv]».

2.3 ―Сондужское озеро

В 50-52 годах, как рассказывают старожилы, Николаюшка ушел отшельником на озеро. Хотя документально это нигде не отражено. Два  года о нем ничего не было слышно. По свидетельству Алексея Завьялова в избушке на глухой речке Матковой, которая до сих пор стоит, и в других избушках скрывались люди из духовенства. В одной из них отшельничал Николай. Его видели в лесу, он был босой и весь облелен комарами, в деревнях он показывался.

 

***

Дубровский Ливерий Семенович ― близкий ученик Николаюшки вспоминает: «Жил Николаюшка в лесу. Там была избушка с самодельной печкой. Но через какое то время Николая нашел Иван Тихонович Кулаков ― охотник, директор заготконторы. Нашел на Сондужском озере, в осиновой лодке, которая скорее походила на плот, чем на лодку. Николая забрали в милицию, затем привезли в больницу, подлечили и, по решению властей, отправили в Кувшиново в психиатрическую больницу, как «умалишенного».

Куканова Лидия Константиновна и Постникова Александра Александровна говорят, что правый бок у него парализовало как раз в это время.

В Кувшиново, как умалишенного его продержали год.

В советское время в такие больницы забирали не только психически больных людей, но и много тех, кто по политическим или религиозным соображениям не устраивал советскую власть. Жить там, привыкшему к просторам и свободе человеку было крайне тяжело.

Старец  все с молитвой и смирением переносил и как золото очищался в огне. Еще до того, как его арестовали и отправили в больницу, Николаюшка говорил Цыбину Василию Яковлевичу, что будет у него жить в Тотьме.

 Цыбин через год приехал просить отдать Николаюшку: «Отдайте, мне он будет вместо отца, сказал Василий». Вскоре старца перевезли в больницу в Тотьму и отдали Цыбинам. Николаюшку любили многие, но взять к себе не побоялись только Василий и Павла. Они были маловоцерковленные люди, но искренне уважали и старались слушаться, хотя нередко доставляли ему проблемы.

***

Дьяковская Валентина Николаевна (г. Тотьма):

«Когда я была совсем молоденькой, то работала в Тотемской райбольнице. Стирала больничное белье, сушила, гладила. Со мной, в операционном бараке, работала Шалыгина Милитина Александровна.

В отделении в это время лежал старец Николай, худенький, седенький, но очень добрый. Он всегда сидел на кровати, опустив свою седую голову, о чем-то думал и улыбался. Окошко на чердак было с улицы, и большая лестница. Милитина Александровна, все время оберегала его, говорила, что он ее вылечил. Старца неоднократно пытались отправить обратно в сумасшедший дом. Она воевала со всеми, никого не боялась. Однажды, она попросила посидеть с ее дочкой, т.к. его ночью хотели забрать снова, она специально осталась на ночь дежурить и его отстояла. А у старца был очень сильный геморрой.

Простые люди, тоже хотели его выкрасть, чтобы спасти от тюрьмы. Однажды на лошади, уже целый квартал увезли, она отбила.

Меня он однажды поставил возле себя и провел по позвоночнику с головы по спине, сказал, что жизнь тяжелая будет, но все скорби переживешь, будь такой же работной и доброй, больше добра людям делай, Господь тебя не оставит. Замуж меня выдали рано, за нелюбимого человека. Муж пьяный был дурак, пил часто. Трое детей уводила в лес, укладывала мхом чтобы не замерзли. А рядом с нашим домом была раньше часовня, родник, вода чистая. Комчуга деревня – никого там сейчас не осталось из жителей, из домов все растащили, но часовню сейчас восстанавливают. Вот я прожила восемьдесят три года, а ничего у меня не болит, только, плохо видеть стала».

 

2.4 ―В Тотьме у Цыбиных

***

Александра Алексеевна Кузнецова: «Взяли старца жить к себе Цыбины Василий и Павла, его жена. Сами они были с Сондуги, родины Николая. Зимой туда ездили заготовлять рыбу, на озеро, и мясо дичи. Была у них в лесу избушка, они ее протопят и уходят на охоту и рыбалку. Привезут в Тотьму и продуктов надолго хватало. Пока уезжали, за Николаюшкой ухаживали два сына Геннадий и Иван.

В домике на улице Кирова дом 67, где жили Цыбины у Николаюшки была малюсенькая собственная комната, или «горенка», как ее называли. К нему шли люди со всего города и приезжали из дальних мест. В доме были постоянно посетители, иногда толпы людей. На церковные праздники людей бывало еще больше.  Жил тихо незаметно, молитвенно. Вставал очень рано и молиться, потом читал Библию, он всегда ее читал и она всегда лежала рядом . Для всех к нему приходивших он находил подсказку, помощь и слово утешения. Гостинцы, которые ему приносили — раздавал нуждающимся, особенно тем, у кого погибли близкие на войне. Ел очень мало, кормил и людей и птичек и всякое живое существо миловал». Люди говорили, что он обычно отвечал на мысли, человека одолевает помысел, а говорить он может совсем другое, но старец отвечал на мысли.

У Цыбиных он жил до конца своих дней. Они были родственники Анны Завьяловой.  Хотя  и пытались прислушиваться к словам Николая, но много доставляли неудобств и смиряли. Особенно же смиряли посетителей старца, за которых он тоже очень переживал. Старец все тихо с молитвой переносил. За себя он никогда не заступался.  

***

Федотовская Капитолина Андреевна (г. Тотьма, 1946):

«Я работала бухгалтером с Шибаловой Галиной Михайловной. Она рассказывала про старца Николая. Много икон у него было больших и маленьких и много народа приходило, молились в доме на Кирова. Храмы были закрыты».

Вставал он очень рано и начинал молиться ― в 4-5 утра уже был на ногах. По большим церковным праздникам, наоборот молился всю ночь. Никогда не сидел без дела. Людей поражало и удивительное смирение старца».

Помогал Николаюшка всем, кто в этом нуждался и даже люди, которые шли на работу мимо его дома, получали душевное утешение, и день проходил легко и радостно.

Иногда он снимал с себя нательный крестик и им благословлял людей.

***

Ворошилова Юлия Александровна (г. Тотьма, 1925):

«Я на работу бегала каждый день по улице Кирова, мимо их дома — это третий дом от угла. После смерти хозяев он не один раз перепродавался. Сейчас что-то новое построено. Николаюшка все ходил по двору, то баню топит, то траву за калиткой косит и убирает, подпоясанный кушачком. Очень приветливый был. Старец всегда здоровался и был очень приветливым. Несколько слов, перекинутые между мной и им, давали такое облечение, что ноги сами неслись на работу. Иногда он стоял и молился, не обращая ни на кого внимания».

В доме Цыбиных постоянно собирался народ за благословением, за помощью, а кто просто поглазеть на юродивого. Местные власти с подозрением смотрели на это «мракобесие»и неоднократно делали попытки забрать Николая в тюрьму или в дом умалишенных».

Однажды, как рассказывал Ливерий Семенович Дубровский: «Приехали на машине, вывели Николаюшку он обошел вокруг газика, перекрестил и сел в него, но тот, почему то, заглох. Пытались завести, но не смогли. Пригнали другую машину. Пересадили Николая туда, но и она заглохла».

В итоге Николаюшку оставили в покое, видимо боялись. Было и среди партийных работников немало людей, которые тайно симпатизировали и помогали старцу. Они постарались, чтобы о Николае «забыли».

***

Мишина Мария Сергеевна:

«Моя мама Оссовская М.П. три раза ходила в Тотьму к Николаюшке. Заметила такую особенность — только подумает о чём, а Николай уже отвечал. Как будто мысли читал. Когда было тошно на душе, и казалось— никто не поможет, всегда обращались к нему люди. И муж её, тоже православный, почитал его и ходил к старцу. Мы его воспринимали, как святого. Да он и походил на него — тело было, как из воска, лощёное, гладкое[xxxv]».

***

Неустроева Галина Александровна (дер. Петрилово):

«Мама моя Дмитриева Татьяна Павловна 1887г р. ходила к Николаюшке. Она жила в деревне Большое Жуково Биряковского района. У мамы было 12 детей. 5 первых детей умерли, а 7 остались. Мама рассказывала: «Когда началась война, то папа был уже пожилой и говорил: «я уже старый и меня на войну не возьмут». И вдруг пришла повестка и его отправили в Вологду. А я говорю: «как же я одна с семью детьми останусь, не выживу», — он утешает, — «погоди, меня в Вологде комиссуют». Но его не комиссовали, а поселили в тюремных бараках. Их там было 1000 человек и началась дизентерия. Лекарств не давали, и много людей умерло, умер и муж, не доехав до фронта. Мать выкручивалась как могла. У нее разболелись руки и ноги, а 7 маленьких детей на руках. Спать не могла, да и работать трудно на ферме со скотиной: телятами, коровами. Ей посоветовали, что Николаюшка лечит. Она приехала в Тотьму на пароходе вечером. Был октябрь. Родных никого, мне сказали, что можно пойти к Николаюшке. Я пошла. Посмотрела на меня зло Павла Цыбина, у которой он жил и говорит: «Идут, ходят-ходят, у меня тут не гостиница», — «я к Николаюшке», ―«отдыхает уже он». Вдруг из горенки открываются двери и Николаюшка выходит и говорит: «Проходи Татьянушка, проходи в мою комнату», я ведь никому не сказала, что меня Татьяна зовут и откуда я, отвечаю— «можно, я у порожка лягу, чего я буду вас беспокоить, я все равно спать не могу», — «Нет ты в горенку проходи» и пустил меня к себе, там икон множество. Я говорю: «Как тут уснуть и ноги болят и руки болят», — «Ничего с Божией помощью немножко поспим. Ты читать-то умеешь? Садись, я буду молиться, а ты читай Евангелие». Я прочитала главу, а он говорит: «молодец как ты хорошо читаешь», и положил меня у порожка в своей горенке. Проснулась утром и вижу солнышко в окно, а он молится. Я говорю: «я проспала, простите», — «Ничего Татьянушка, на пароход ты еще успеешь, а вот почитай еще 2 главы Евангелия», стала читать, и мне легче стало. Потом говорит «хлебушка возьми в дорогу», — а у меня был сундучок деревянный маленький и в нем пирожок лежал. Я по дороге туда съела пол пирожка, и другую оставила на обратную дорогу. Я говорю: «Николаюшка не надо, у меня есть», а он все равно дает черный хлеб горбушку и говорит: «Ничего, Татьянушка, в дороге пригодится». Когда выходила я из горенки, то Павла встала руки в боки и сказала: «Счастливая ты, в горенку-то он к себе никого не пускает». Обратно на пароходе положила сундучок под лавочку, а сама пошла в туалет и сундучок утащили. И сразу вспомнила я про корку хлеба Николаюшки, как он говорил что пригодится, так она очень пригодилась. Исцелил он меня. После этого ни руки ни ноги у меня не болели». Галина Александровна умерла в 2014г, хорошо успели записать ее рассказ.

***

Шуст Нина Ивановна г.Тотьма :

«Моя свекровь Шуст Галина Александровна проживала в посёлке Пятовском. В1955 году ей было около 40 лет. Она заболела и совсем не могла ходить. Ничего не помогало. Она была крещёная, каждый день целовала свой крестик. От людей узнала, что есть старец Николай, который помогает. Муж увёз её на машине в Тотьму, на улицу Кирова. Николаюшка весь день что-то над ней читал! А к вечеру, когда приехал муж она уже ходила сама. И до конца жизни ноги не болели, умерла в 1989 году в возрасте 75 лет».

***

«Однажды в выходной мы решили зайти к нему с дочками. У них было по резиновой птичке. Младшая, Ольга, подала птичку О. Николаю, он «попикал» ею и отдал обратно, а Танину подержал и положил на верхнюю икону Спасителя, подвешенную под потолком. Таня заплакала, но он ей птичку не отдал. Вскоре после 10 лет заключения заболел отец. У него был день рождения, мама напекла пирожков и отправила за Николаем. Когда мы пожелали отцу здоровья, о. Николай выдвинул у столика, за которым мы сидели, задвижку, взял клубок льняных ниток, намотал их на два пальца, снял и положил обратно в стол.

В мае 1955 года заболела Таня, так что пришлось отправить в Вологду, но и там ничего не помогало. Я зашла к Николаю с сильным плачем. Он из бумажки сделал гробик, а из другой ящик. Гробик вложил в ящик и подал мне. Погладил меня по голове, после чего я уже не могла плакать.

В Вологду я прибыла в 6 часов утра, больница была закрыта, сходила в церковь, был праздник св. Архангела Гавриила. К 8 часам подошла к больнице. Захожу на крыльцо, и выносят мою дочку — мертвую. А через три дня умер и отец. Так сбылась притча Николая про нитку на двух пальцах, и птичка (душа) улетела на небо».

***

Лосева Галина Николаевна (д. Погорелово)

«Николай мне сказал при встрече: «хорошо живешь, только Господа забыла». Я работала бухгалтером, на маслозаводе. «На вертолете будешь кататься»,- сказал Николаюшка и показал, как будто винт вертится: — «Жу-жу, жу-жу-жу». Я не поверила. Потом, стал газовый городок строиться у нас в Юбилейном. Однажды ехала я на лошади с молоком. Были тары, бидоны пустые. Лошадь понесла с угора, на меня полетела вся куча этого железа, все кости переломало. Врачи срочно делали операцию, и везли меня в Тотьму в больницу на вертолете. Бога, тут-то я сразу вспомнила и старца тоже. Настрадалась я, после этого случая. Ноги, кости дают о себе знать, до сих пор».

***

Записано со слов дочери, Ерыкаловой Людмилы Геннадьевны (1961 г.р.) г.Тотьма

«Моя мама, Иванова Ираида Николаевна, 1924 г.р. уроженка Матвеевского сельсовета д.Пустошь. Жила в Тотьме. Старший сын Геннадий в школе учился очень плохо: поведение плохое, ничего ему не давалось. Мама повела его к Николаюшке. Он увел Гену в комнату, они там о чем то говорили вдвоем. После этого парня как подменили. Учиться стал хорошо, школу закончил отлично. После школы поступил и окончил Ленинградское речное училище. Умел все ремонтировать, был первым мастером в Тотьме, к нему ходили ремонтировать и телевизоры, и всю бытовую технику. А в районной библиотеке перечитал все книги. Говорил: «Нечего читать там уже. Все по несколько раз прочитал». Мама всегда благодарила Николаюшку за сына».

***

Белозерова Людмила Геннадьевна (1961 г.р. г.Тотьма):

«Моя соседка Соня Красавина, ходила к Николаюшки. У нее болел муж, пошла узнать поправиться или нет. Старец во дворе чистил снег. Соня спросила:» У меня Федя поправиться или нет?» Николаюшка ничего не ответил, только холмик из снега сделал. Я все поняла. Вскоре муж умер».

***

Зоя Анатольевна Чернавская (1932 г. р.), жительница п. Котельное:

«Мой брат Анатолий Анатольевич Майков (1915 г.р.) знал Николаюшку. Анатолий, бывало, как пойдёт в больницу, так к нему и завернёт. Его жена и дети были недовольны дружбой с Николаюшкой, но всё-таки и сама Соня (жена Анатолия) один раз была у старца. Она забеременела пятым ребёнком поздно, в 39 лет. За советом (рожать или нет) пошла к Николаюшке. В 1957 году девка родилась хорошая, до сих пор медиком работает, живёт на Украине.

Анатолий рассказывал, что к Николаюшке приходили представители власти. Один из незваных гостей, подходя к дому, успел подумать: «Хоть бы посмотреть одним глазом, какой этот Николаюшка». И к своему изумлению увидел, как распахнулось окошко, а из него высунулся старик и сказал: «Ну и смотрите, раз хотите посмотреть».

***

Гладковская Ольга Ливерьевна г. Тотьма 1925г р.:

«К старцу Николаю мы ходили вместе с Шурой Кузнецовой. Мы работали в строчевышивальном цехе в мастерской. Вышивали наволочки, пододеяльники. В семье было трое детей, а муж часто выпивал. Родители жили на Кубани. Я решила оставить мужа и ехать к своим родителям на Кубань.

Старец положил свою руку мне на голову, погладил по голове и сказал: — «Солнце там теплее, а небо такое же широкое и синее. Поезжай, поезжай, все равно вернешься, там жить не будешь!»

Я написала письмо родителям, а они сказали, что у меня работа хорошая, в тепле. У нас на телятнике навоз надо вывозить, сквозняки и холодно. И ни в коем случае не дали согласие, потому и осталась я в Тотьме[xxxvi]».

***

«Моя бабушка Лидия Михайловна Попова (1908 г.р.) рассказывала. Она хотела узнать как сложится судьба ее дочери, моей мамы. Николаюшка ничего не говорил, вдруг вскочил и суетливо зашаркал по комнате: выдвигал ящики комода и задвигал их снова, брякая связкой ключей. Потоптавшись у дверей и ничего не поняв, бабушка ушла. В итоге Зоя, действительно, всю жизнь на почте проработала – всё с ключами да ящиками»

***

Ермолинская Ирина (г.Тотьма):

«Мужа старец благословил, погладил по голове и сказал: «Все моря и океаны тебе доступны будут». Он плавал на корабле и побывал во всех странах, кроме одной. И еще он три раза попадал в аварию на машине. Машина в смятку и восстановлению не подлежит, а он жив здоров и ни царапины. Ходила с ним к Николаюшке мама, ему тогда было 6 лет. Он 1946 г рождения. Николаюшка уже тогда в Тотьме жил. А его сестру, которая тоже была маленькой, погладил по головке и сказал только: «Ивано-Франковск хороший город». И сказал это три раза. Так она теперь и живет в Ивано-Франковске».

***

Сухонинская( Кузнецова) Александра Ивановна:

«Исполнилось мне шестнадцать лет, надо получать паспорт. Я приехала домой, но в сельсовете никакой записи о моем рождении нет. Разводят руками, писали в Вологду – бесполезно. Так и осталось я без документов. Работала в колхозе, лес валила, сплавляла. В Тотьме на Зелени жила сестра Лида Сухонинская и работала в артели «Красный бондарь». Очередной мой поход в Тотьму за документами закончился большими кровавыми мозолями на ногах. Лида мне вымыла ноги, смазала, и сказала, что есть в Тотьме старец Николаюшка, сходи к нему за благословением, спроси, как тебе дальше жить. Купи чего-нибудь хлебного. Я пошла к Николаюшке и купила две сойки (булки). Зашла, сначала, в большую комнату, тут какая-то женщина ставила самовар, велела пройти к нему в горенку. Он встретил меня очень приветливо, попросил сесть. Я подала ему сойки. «Сама бы лучше съела, вот какая худенькая!», и погладил меня по голове, «горе у тебя». Я заплакала и рассматривала его кушачок (поясок), связанный из ниток, косичкой, а на конце — красивые кисточки. Я сказала, «у меня нет свидетельства о рождении, меня не записали. Я – ничья. Я работаю, и везде требуют документы. У меня один отец, мама умерла, мне четыре годика было, а папа не помнит, когда я родилась. Меня напоили чаем. Старец ходил по комнате туда-сюда, открыл сундук, в нем были книги, достал холщевые рукавицы. Он перекладывал их на стол, на сундук, на печь, снова на сундук. Потом, взял полотенце, стал вытирать себе лицо, потом руки. И сказал: — «Не плачь и не унывай, не всем в городе жить, надо жить в деревне. И еще у тебя болит в правом боку, ты зайди к врачу-хирургу, не откладывая». Он подошел еще раз, положил руку мне на голову и перекрестил – «Иди с Богом, и Его не забывай!»

Я пришла к Лиде рассказала, она говорит завтра же иди в поликлинику. Прихожу в больницу, сразу тут кабинет врача Гулынина. Я зашла, он спрашивает у меня документы. Я заревела, что нет у меня никаких документов. Он погладил меня по голове: «А мама у тебя есть?» Я еще пуще заревела, что нет у меня мамы, а папа не знает когда я родилась, говорит, что зимой. Врач спрашивает: -«А с детьми с какими ты в школе училась, они какого года?» Я говорю: -«Мы с двоюродной сестрой Шурой Сухонинской вместе родились, она с тридцатого года. Родственники нас звали одну Шурой, другую Сашей, чтобы не путать». Он сказал :-«Хорошо, так и запишем, а число как будет?» — Не знаю, говорю, -зимой. –Хорошо, сегодня двадцать шестое февраля, пусть это будет день твоего рождения. Гулынин—хирург, заслуженный врач РСФСР, участник войны помог с документами. Так с его помощью, вдруг, выдали мне свидетельство о рождении. А в боку у меня ничего не болело.

У меня сейчас пять детей, девятнадцать внуков и пять правнуков. Я всю свою жизнь, как замуж вышла работала дояркой. Свекровь вынянчила моих пятерых детей. Так сбылись слова Николаюшки. «В деревне жить можно, а сколько я в рабочих перчатках сена переносила и коров передоила и вытерла полотенцем за свою жизнь.

***

Иевлев Алексей Николаевич, дер. Исаево:

«И в наших местах был случай. Шла Павла, а Николай стоит, на небо смотрит: «Вон какие крупные мухи-то летят». А на небе солнце сияет и ни облачка. Но под вечер такой град учинился, что даже стёкла в окнах повыхлестывало».

***

Лазарева Лидия Алексеевна (п. Юбилейный ):

«Многие ездили из Тиксненской волости к старцу. Я поехала вместе с Глафирой Кучиной с Петрилова. Встретила нас женщина, сказала, что старец не занят и велела проходить. Я была с большим животом, беременна дочкой Ниной и попросила благословение на нормальные роды. Он меня благословил и сказал: — «Молись еще самой Царице Небесной». Работа тяжелая, т.к. работала дояркой, но после его благословения мне стало легче ходить. О чем они говорили с Глафирой, я уже запамятовала, да и молодая была, не очень надо было. Только знаю, что он ее не благословил. У меня, потом, родилась еще одна дочка. Жили мы хорошо, все работала дояркой, с мужем прожили хорошо. А, вот, Глафира покончила с собой – удавилась».

***

Федотовская Капитолина Андреевна (г. Тотьма, 1946)

«Я работала бухгалтером с Шибаловой Галиной Михайловной. У нее заболела дочка, ей было два годика. Она пошла к старцу Николаю, он очень грустно на нее посмотрел, потом сходил в другую комнату и вынес из бумаги сделанный гробик. Девочка у нее вскоре умерла. Галина Михайловна была очень набожным человеком, она была одной из первых прихожанок. Когда в восьмидесятые годы открылась в Тотьме церковь, она подарила в «Троицу» несколько больших икон».

Рассказывает Альберт Папылев:

«Мы в лесу работали вместе с Виктором Воропановым, который жил в Тотьме на улице Гущина. Тот рассказал, что бригада мужиков-плотников строили дом в квартале от старой почты и улицы Кирова, где жил старец. На перекуре они сговорились и решили к нему сходить (пошутить), поболтать про политику, что в мире делается, интересно». Он их встретил с блюдом воды, в котором были положены ложки. Поставил на крылечко и сказал: «Зачем пришли, так вот делайте». Точно также на Сондуге двум женщинам он вынес разливы (емкости с водой) и скалки для раскатки теста, поболтать в воде».

***

Агния Калининский сельсовет:

«Молодые были, работали в делянке. У сестры заболела нога, и мы пошли пешком в Тотьму к Николаюшке. Купили две булочки. Он сел за стол, загнул клеёнку и по щели в столе водит не торопясь ножом. Потом попросил носовой платок. Трёт о платок ножик и приговаривает: «Не бойтесь, не бойтесь, ножку твою вылечу». Подал платок сестре. А меня гладит по голове левой и правой рукой и говорит: «Читай книжки, читай, но когда пойдёшь домой, берегись». Этим же днём пошли мы домой, по пути встретили молодёжь, которая танцевала и пела под гармошку. Вдруг из толпы выбежал парень с ножом и бежит на нас. Чудом успели от него отвернуться. А сестра мне напомнила слова старца Николая».

***

Моя мать Алферьева Александра Апполоновна 1929 г. р рассказывала

Когда жили в г.Тотьме, дядя Коля говорил: «поезжай Александра в деревню, со скотинкой-то лучше, от греха спасёшься». От матери мне осталась иконка Божьей Матери «Нечаянная Радость», которую ей дал дядя Коля. Простая иконка – раскрашенная фотография, где тогда было взять другую. Она считала, что дядя Коля ей помогает.

***

Кузнецова Александра:

«Река Царева разливалась на Пасху и в храм в Усть-Печенгу было не попасть, Михаил Черепанов и женщины и Ливерий с хутора приходили и служили службу у Цыбиных. У стараца была книга как службу вести, целый сундук книг был. Молились перед иконой большой Б.М Казанская и такой же Спасителя. После смерти Николая, они хранились у Шибановой Г.М, которая когда храм Троицы в Тотьме открывался передала все туда..

Как-то на Рождество, из Середского с/сов. в Тотьму люди приехали с обозом, торговать рыбой. Ночевать попросились у Цыбиных. Полная изба набралась народу. Пришлось спать на полу. Старец Николай ходил по избе и крестил пол, где должны спать люди, и только после этого устилали тюфяки. Я ушла домой вечером, у меня тоже были гости. Тася у меня все вымыла до самой улицы. И еще были женщины, мы сидели, читали, потом молились. Время было три часа ночи. Тася и говорит мне: -«А ну-ка, сходи, посмотри, как они там молятся?» Это она имела в виду старца Николая. Пришла, нигде не закрыто, все спят, ступить некуда. Я встала посреди избы, очень громко, во весь голос, как запою: -«Рождество Твое Христе Боже, наш… ». Как все вскочили с испугу. Вышел Николаюшка, нарядный, он один только и молился у себя в комнате, за них, за нас, за весь белый свет. Вот так встретили Рождество жители Середские у нас в Тотьме.

 А однажды, какой-то праздник был церковный. Мы молились у Цыбиных, что-то я не так говорила, языком много болтала, и так расхорохорилась. Старец не один раз говорил мне намеками, а я все продолжала свое. А в гостях кто-то еще из священников был. Мне надо было попросить благословение, а со мной не знаю, что и случилось. Вдруг, Николаюшка, как упадет мне в ноги, да и попросил у меня прощения. Я не ожидала, потому, что это надо было мне сделать. Так он меня пристыдил».

Но некоторых людей Николаюшка не принимал, особенно не любил стукачей и тех, кто свое счастье строил на горе других.

***

Филимонова Раиса Егоровна (1922 г.р. Тотьма):

«Лежала я с дочкой в больнице, у нее был понос. Врачи ничего не могли сделать, так и выписали больную. Моя мать предложила сходить к Николаюшке. Пришли. Мама поговорила с ним. А он как лежал на печке, так и остался лежать. Пошуршал на полатях чего-то и сказал: «Девочка-то голодная у вас». Дал ломаных печенюшек. Дочка стала их грызть. Вскоре живот у девочки прошел. При нас пришла к нему старушка с палочкой. Он спросил, что с ней. Она ответила, что очень болят ноги. А Николай: «Есть на это медицина». И она ушла», говорили, что он принимал не всех[xxxvii].

***

Романовская Христина (д. Пахтусово):

«Одна семья хотела купить дом. Они договорились о цене с хозяевами. В деревне жила соседка, которая тоже хотела его купить, но ей отказали. Она стала ругаться на новых соседей и сказала, что это им «боком выйдет». Вскоре заметили, что с коровой что-то не то, заболела, корову пришлось зарезать, потом заболели сразу две овцы, куры перестали нестись и у хозяйки стали сильно болеть ноги. Кто-то посоветовал сходить к старцу Николаю. Она напекла пирогов, и муж на телеге привез ее в Тотьму. Николаюшка встретил ее приветливо, гостинец взял. Сказал, что не может чаем напоить – воды нет. Она сходила и принесла ведро воды, он увидел с каким трудом она ходит. Старец велел заказать молебен Георгию Победоносцу в церкви, а в сарае, с правой стороны от двери выломать пять половиц, выгрести оттуда все железо и мусор и выбросить в реку.

Они так и сделали, молебен заказали в Усть-Печеньге, подняли половицы, они оказались не приколочены – все вынесли. По молитвам старца – поправилась. Еще было: Пришла к старцу женщина и стала выкладывать на стол гостинцы. Он стоял и молчал, потом сказал, «если болит, то на это есть врачи, идите в больницу. Все, что выложили ― возьмите обратно, я ничего не возьму, сытый». Она повысила голос, что такую дальнюю дорогу ехала и заругалась, а потом ушла, хлопнув дверью».

 

Ливерий Семенович Дубровский вспоминает: « Николаюшка бабам однажды сказал: «Не придется вам плясать 8 марта, зато слез-то будет». Действительно, 5 марта умер Сталин и не плакать было нельзя.

А в феврале в пятьдесят третьем году стал яму копать и сказал: «хозяин (Сталин) в Москве заболел, не будет больше у власти, пойдет к Ленину в гости, и тоже без креста». Тогда никто не знал, что он заболел, и 5 марта скончался

Николай благословил в Киево-Печерскую лавру поступать художника- из Тотьмы Вениамина Воробьева».

***

Завьялова Александра Дмитриевна:

«Однажды свекровь устлала холсты на пол. Утром посмотрела – холстины нет. Пошла к старцу. Он сказал: -«Какая женщина первая в дом придет, та и унесла. Первой пришла наша родственница (двоюродная сестра). Свекровь не знала что делать, пошла опять к Николаю. Он сказал: — «Прости ее, ведь у тебя не последнее, а ей предстоит дальняя дорога». И действительно, эта женщина ухаживала за овцами, когда приехали приезжие работники и ради них разрешили зарезать овцу на суп. Под видом этого, она себе овцу тоже зарезала. Сварила суп у себя в печи, чтобы детей покормить, а запах пошел на всю деревню, свежее мясо ни с чем не спутаешь. Доказали и посадили ее на десять лет — тогда за горсть зерна судили. И увезли ее далеко, и сидела все десять лет до конца. Когда вернулась из тюрьмы, то раскаивалась и про холсты, созналась, что взяла.

После войны свекровь (Калисфению) парализовало, она болела и плохо ходила. Однажды она решила пойти к старцу. Шла на Сондугу огородами, полями, еле-еле… Он ее принял, пригласил проходить, молился, читал Библию, потом сказал, что все будет хорошо. «Поешь, говорит – нет, выпей» и дал выпить красного вина, а потом велел заесть хлебом. Она обратно шла быстро, усталости не чувствовала и поправилась с тех пор».

Мама моя сильно болела поясницей — радикулитом. Николай принял ее хорошо, гладил спину и читал Евангелие, после чего ее поясница не болела.

Однажды со своей мамой я послала о. Николаю записку и попросила, чтобы он дал ответ. Вопрос был: «Сойдусь ли я со своим мужем?») Он встал на приступок к печке и начал на своей голове волосы закручивать и после руками гладить себя. Мама поняла, что каждый вечер на бумажки или тряпочки я завивала волосы и ходила на работу в глаженом платье, а на моленье не было времени».

***

Шилова Зоя Петровна (Матвеевкий сельсовет, 1930 г.р.):

«В 1956 году. Мой муж поехал в Сибирь из деревни Лапино, где мы жили, в дорогу его мать Раиса Ивановна наказала, чтобы он заехал в Тотьму к старцу Николаю и благословился. Она была очень верующая. Я осталась одна с маленькой дочкой, и через полгода решила ехать к мужу в Сибирь. Со мной в Тотьму ехала подружка Тая, с незаконнорожденным ребенком. Раиса Ивановна и меня просила зайти в Тотьме к старцу Николаю за благословением в дорогу. Мы зашли в калитку, это было на Пасху. Там было столько народу, что пройти было трудно. Всё-таки мы поднялись на крыльцо и зашли в дом. Народу полная изба. Хозяева, где он жил очень не любили, когда к нему много народу ходило. Говорят нам: «Чего вы претесь да с маленькими детьми. Сходятся, расходятся и все к нему идут и мешают. Он занят». А я ей говорю: «Матушка, я к мужу еду далеко с маленьким ребенком и хочу благословение попросить на дорогу». Она растолкала весь народ и провела меня в горенку, где сидел Николаюшка. У него икон было очень много. Большой Спаситель, Матерь Божия и другие. Заходим, я говорю: «Батюшка, благословите, к мужу еду в Сибирь с маленькой дочкой», ―«а почему не в Ярославль или в Архангельск. Ну ладно, поезжайте!». Он поставил своей рукой на моей голове крест и сказал: — «Благословляю тебя Святым Александром». На столе у него было много пирогов, конфет, полный стол навален — Пасха, все его поздравляли,— «Возьми в дорогу чего ты хочешь со стола», — «Нет батюшка, только если вы сами дадите, сама ничего не возьму», он подал мне булочку, яичко и несколько конфеток и сказал: «Ребенок у тебя по дороге заболеет, дашь ему пососать конфетку и скормишь яичко, не тужи, дитя поправится. Ты доедешь хорошо, с тобой надежные попутчики». Я хотела с ним рассчитаться, но он отвел меня рукой и ничего не взял. Потом подошла к нему моя подруга Тая и спросила: -«Отец Николай, как мне дальше жить?», и попросила благословение, но он ее отодвинул рукой и сказал: — «Ты без меня благословлена».

Я с дочкой поехала: Место нам досталось у входа, на верхней полке. Был сквозняк. Моя дочка – раскраснелась и заболела, и поднялась температура. Я ей дала пососать конфетку и решила дать яичко. Оно у меня лежало в сумке с другими вещами, и оно оказалось сырое, и при этом не разбилось. На следующий день девочке стало лучше и она поправилась совсем. Я всю дорогу думала, про каких попутчиков говорил Николай, ведь со мной кроме дочки никого не было. На всей дороге мне сопутствовала удача. Когда я встретилась с мужем и дома стала разбирать сумку, то у меня, вместе с вещами, оказались иконы, Библия и божественные книги, которые мне положила свекровь. Тогда я поняла про каких попутчиков говорил Николаюшка».

***

Любовь Виктровна Романовская:

« Моя свекровь одна поднимала четверых детей, у нее тоже была лежачая свекровь, а муж был еще на войне. Она была худенькая маленькая, у нее болел живот и все внутри. Она пошла к старцу. Шла в лаптях, при входе в город одела сапоги. Николаюшка ее накормил, помолился и отпустил, она пошла домой. Больше у нее ничего не болело.

Я сама была некрещеная 6 месяцев. Мама моя родом с Грязовецкого района и решила туда съездить. Папа проводил нас в Тотьме до пристани, а пароходы шли с вечера до Вологды. Маме целый день пришлось сидеть на пристани со мной. Она пошла к старцу. – «Батюшка благослови, я хочу с дочкой к маме съездить». А он посмотрел, пошел в свою комнату, вышел и говорит, «гудкиии», «гудкиии». Мама говорит, меня аж передёрнуло, ты же некрещеная, на пароход сядем гудки, там поездом от Вологды до Грядовца гудки. Я тебя в охапку и домой и говорит папе: «ты меня сначала в Печенгу отвези, я ее окрещу, а потом мы поедем». Папа на следующий день проводил нас до Печенги, окрестили и мы поехали. Говорит гудки не гудки, спишь и не просыпаешься и все уже пошло хорошо.

А папу моего он дважды спас.

Папе было лет 7 у него болел желудок. Он что не поест, все бабушке жаловался. А у бабушки первый муж, папин отец погиб и она вышла замуж за другого. Они не расписаны жили, и у нее стала очень сильно болеть голова. Бабушка повела ребенка к Николаюшке: «Батюшка, у меня сын уже много месяцев мучается, как покушает, то его рвет, и боли страшные, помоги нам». Он помолился за папу, потом она говорит, а у меня очень сильно голова болит, а он отвечает – «Так и будет болеть у тебя голова, ты сама знаешь причину. Живешь не венчанная, живешь во грехе, поэтому и голова у тебя болит». Бабушка пришла домой и сказала, — «Давай Николай! Будем венчаться». И после этого у папы прошли боли и у бабушки тоже.

А потом, через много лет папа уже был женат на моей маме. На  празднике у друзей папа выпил какое-то пиво в ковше. На следующий день ему было плохо, его рвало, есть он ничего не мог и не хотел. И с тех пор он, как не поест, у него все обратно выходит. Он очень похудел и обессилил.. Ничего не болит, а пищу не принимает вообще.

Мама говорит, две недели прошло, а он еле ходит. Я ему говорю, пойдем к старцу. – «Что твой старец, пойду в больницу», «Ну пойди хоть в больницу, так же дальше жить нельзя». Пошел в больницу, сдал все анализы. Ему сказали: «Ты что притворяешься? Все нормально, все ― здоров». А надо было 7 километров туда и обратно, и он назад еле дошел. И мама сказала: «Все, если ты завтра к Николаюшке не пойдешь, я тебя сама поведу». И он пошел к старцу Николаю в Тотьму.

Подходит, а на крылечке Павла говорит: «Заходи, батюшка тебя приглашает на трапезу». Думаю, какая трапеза, если сейчас поем, то все пойдет обратно. И отвечает, – «Спасибо, сыт». Она говорит, – «Ты зря не заходишь, он не всех приглашает, тем более за трапезу». Решил зайти, хотя внутри все клокотало. Она опять – «присаживайтесь». А старец говорит: «оставь его, видишь, товарищ сыт». Они помолились, папа сидит на лавке ждет, что он поест и какие-то манипуляции с ним производить будет. Потрапезничали, встали опять помолились, он к папе подходит и говорит, — «Ну что доктора сказали?», а ведь никто не знал, что я ходил к докторам, только жена.. – «Ничего не сказали, если бы сказали, то я бы к тебе не пришел». Николаюшка сказал папе «встань», папа встал, он его три раза перекрестил с головы до низа живота и говорит: «ну иди с Богом». Папа посмотрел на него, и все что ли, он ждал чего-то большего. Папа говорил: «Я вышел злой презлой, дошел до Савино, это первая деревня к нашему поселку, и вдруг на меня напал такой голод, я понял, что если я что то сейчас не съем, то умру прямо на дороге. Не помню, как пробежал я эти оставшиеся 7 километров, бегом на одном дыхании». Пришел, а мама давит мелкую картошку для куриц, пересыпав ее крупой. Он прибежал, схватил эту кастрюлю, и лопал ее прямо горстями.

Мама говорит: «мне плохо стало: Ты что две недели ничего не ел, ты ж помрешь, вот у меня суп, каша». Он это все смолотил, потом еще съел суп и кашу и ушёл. Лег на кровать, и не просыпался три дня. Мама говорит: «я место себе не нахожу, через каждые полчаса подхожу и слушаю дышит или нет». Когда проснулся, спрашиваю? «Ничего не болит!», — «Нет, ничего не болит!» и пошел на работу. Так его дважды Николаюшка от смерти спас».

***

Кузнецова Александра Алексеевна:

«Николай говорил очень мало, в основном загадками, и разгадывалось уже это через многие годы. Говорит, а ты сама догадайся. После войны, когда привезли его в больницу в Тотьму, я взяла Кольку (сына своего) годика три ему было, да и побежали с ним. Врачи меня не пускают, а я говорю: «дайте хоть погляжу на него». Посадила Кольку на подоконник, а сама прошла за занавесочку. Он лежит там в инфекционном отделении, специально положили, чтобы никого к нему не пускать, я им говорю «родственник, родственник». Захожу, а он говорит: «ты чего ребенка одного на окошке-то оставила, он упадет у тебя. Иди». Перекрестил меня, благословил. А сам и видеть не мог где Колька сидит».

Cколько людей к нему шло за советом, да благословением. Он очень уставал, а люди шли и шли. Как я любила к нему бегать. У него была иконка – раковинка, которой он любил благословлять. Иконки он держал в шапке, такой высокой, как у отца Георгия, какую носят протоиереи[xxxviii]. Иконка, эта долго у меня была, потом после того, как племяннику легче стало, Николаюшка попросил ее обратно.

Однажды нас в лес увезли, дрова заготавливать. Напилили целую машину, а нас поверх дров посадили. Дорога лесная, грязная. Меня веткой задело и выбросило из кузова, прямо под колесо. Бабы закричали и шофер с перепугу дал задний ход. И наехал на меня. Хорошо, что дорога грязная и торф. Руку вдавило в землю. Мне гипс наложили, а шофер испугался, что посадят в тюрьму, но я не заявляла. Это был мой единственный в жизни больничный, и я была чаще со старцем. Он снова дал мне эту иконку. Она у меня так и осталась. Потом, у меня ее увидел дьякон Анатолий. Он сказал, что такую иконку носят архиереи и взял ее у меня и отдал Владыке Михаилу.

А у Николаюшки полно иконок было. Он ими благословлял и раздаривал людям, это все было из разрушенных церквей. А сколько книг то у него было божественных ― целый сундук в Тотьме. Одна женщина Таисия после его смерти взяла одну книгу из его сундука и поехала в монастырь в Солигалич. А ей батюшка там говорит, — «Зачем тебе эта книга? Отдай ее в храм», Там оказывается, как службу надо вести в храме. Она отдала в монастырь эту книгу. А еще был сундук целый с книгами. Иконы сохранила Шаболина Галина Михайловна. А когда храм в Тотьме в честь Святой Троицы открывался, она все туда отдала.

2.5 —Блаженный Николай и блаженный Ливерий

У Николаюшки был близкий ученик, который старался во всем слушаться и исполнять слова старца ―Ливерий Семенович Дубровский (1932-2009).

Ливерий познакомился с Николаюшкой во время войны, когда тот еще жил на Сондуге, и это знакомство круто перевернуло образ мыслей и жизнь молодого человека. Он стал больше, молиться, чаще ходить в храм. В сложных жизненных случаях ходил к Николаюшке, хотя идти надо было 60 км по лесам. Учился у него поститься, молиться, безропотно терпеть все находящие скорби, бороться со страстями. Николаюшка очень любил Ливерия и не скрывал от него своего духовного опыта.

По благословению старца Ливерий стал собирать духовные и богослужебные книги.

Дубровский Михаил Константинович вспоминает: «Ливерий стал пропадать у Николаюшки– целыми днями. Родители дома ругались. Ливерий ходил по району, где церкви к тому времени рушили. Он собирал газеты, книги, которые не успели сжечь, иконы, утварь церковную. Куда он это все уносил не знаем. Его подолгу дома не было, ходил пешком за 150км в Верховожье, Сямжу, Кадников, Сокол по заброшенным Церквям и собирал? все что можно было спасти, а в своей округе на 30-50км – Калинино, Вожбал, Погорелово был своим человеком. На Сондуге, где жил старец Николай, его встречали, как дорогого гостя, шапки перед ним снимали, встречали у калиток и рады были приглашать на чай.»

У Ливерия, как и у Николаюшки было много икон и книг. Николаюшка завещел, что когда храмы открывать начнут, чтобы все обратно в храмы отдал. Ливерий в 1989г когда открыли Свято-Троицкий храм в г. Тотьме все туда передал.

Когда Николаюшка перебрался в Тотьму-то Ливерий стал к нему ходить очень часто, иногда даже ночевал. Вместе они совершали богослужение.

Однажды Николаюшка спас Ливерия от смерти, Кузнецова Александра Алексеевна вспоминает:

«Попросила меня женщина с Усть-Печенги, Никитинская К. сводить ее к Николаюшке на Сондугу со своей бедой. Пришли, а старца нет, Анна говорит: «ушел в храм, все ходит молиться в храм, хоть и разрушенный. А вчера Ливерий с Тотьмы приходил, да заблудился, уже затемно пришел. А Николай с утра все радовался, дорожку не один раз подмел до улицы. Потом все выходил на дорогу. Стоит, смотрит, смотрю дорогу крестит. Стало темнеть, ужинать не стал, на столе засветил свечи, достал иконы Оптинских старцев, Соловецких святых и икону Пантелеимона – целителя. Слышу, читает акафист Николаю Чудотворцу, молится. Ушла самовар ставить, чего мешать. А солнышко совсем уже село, темно стало. Вдруг, потихоньку Ливерий заходит и сразу сел, шапку мнет, не в себе. Николаюшка, дал ему святой воды попить и спать положил. Утром рано ушел, сказал: «Вчера голова болела, и дорогу потерял, спутал. Сначала шел лесной дорогой, лес глухой стоял — не выйти. Вдруг сзади кто-то петь стал, я понял и пошел обратно. Дошел до грунтовой дороги, а хор впереди стал петь, я за ним пошел, наверное Ангелы меня сопровождали». А это Николаюшка молился. Утром сегодня пошел потихоньку по каким-то святым местам».

В Сондугской тайге пропасть несложно и волки и медведи в изобилии водятся, да и болота со всех сторон, неосторожный шаг и живым не выберешься. Так что выбрался он по молитвам Николаюшки.

Ливерий хотел прожить всю свою жизнь, как Николай, подвизаясь и молясь по лесам. Но старец так не благословил, и сказал, что он будет женат. И даже предсказал из какого места будет жена. Но благословил жить к жене не прикасаясь, как брат с сестрой. Все это исполнилось на Ливерии. Его жену Нину Феодоровну Дубровскую скорее надо было бы назвать келейницей. Они всю жизнь как брат с сестрой прожили. Но нрава она была крутого и всю жизнь его смиряла. Когда Ливерия спрашивали зачем он женился, он всегда отвечал: «Для смирения».

Черепанов Михаил Емельянович— староста в Усть-Печенге и Ливерий Семенович были большими друзьями и организовывали крещение детей по деревням, а руководил всем Николаюшка.

Ливерий Семенович вспоминал: «Он мне наставления давал: «Собирай книги». «Молись, если даже камня на камне не будет, место святое. Пойдёшь по трём путям, по трём дорогам, по трём делам, но родные братья тебя предадут. Будут тебе предлагать золото, но не соблазняйся. Кто был врагом — станет лучшим другом». И правда, пошёл я в Верховажье, Ильинскую церковь посмотреть да старых книг пособирать. Возвращался домой, а брат двоюродный и предал. Рассказал, что я книги священные собираю. Хотели забрать, но взяла болезнь меня».

Только благодаря тому, что попал в больницу Ливерий избежал ареста, по навету родственничка.

***

Выдрина Апполинария Павловна г. Тотьма вспоминает:

«Мы жили на Тафте. Поехали на пароходе к Николаюшке. Моя бабушка Новикова Надежда Васильевна и Кучкова Елена.

Мне было лет 10-11. В доме Николая не оказалось. Он гостил у Ливерия за Сухоной на хуторе. Мы приехали на пароме к хутору, Ливерий погладил меня по голове, взял за плечо и повел в дом. В доме женщина мыла пол – наверное его мама. Под иконами стояла железная кровать. На ней сидел в белой рубахе, как в больницах носят, старичок.

Рядом стояла молодая женщина с большим животом. Она была высокая, он против нее казался совсем маленьким. Она жалобно говорила: «куда так сейчас, как жить буду». Он перекрестил ее, положил руку на живот и тоже перекрестил, и сказал: «Не плачь, все Господь устроит, это твоё утешение на будущее, береги свое чадо ― оно твоя жизнь. Плохого ничего не случится. Все будет хорошо. Все будет хорошо. Поняла? Иди с Богом и ничего не бойся». Она пошла.

Николаюшка подозвал меня к себе и спросил: «как зовут». «Полина». Ливерию сказал: «дай Полине рубль и булочку». Перекрестил меня и я успокоилась. Потом пришли мои бабушки. Он тоже их благословил. Потом взял капроновый платок, намотал себе на руку, и стал ходить и крутить его вокруг руки, но бабушке ничего не сказал.

Она через месяц сломала руку, как раз в этом месте. Бабушку, он спросил: «часто ли в лес ходишь, чего ты там думаешь, ведь сын погиб у тебя, не придет. Не плачь и не зови его в лесу. А еще одна в лес никогда не ходи. Видишь какая смелая». Она говорит: «там избушка есть за Тафтой. Вот я и не боюсь заблудиться».

—«Не ходи в лес. Будешь реветь в лесу и звать». Она не послушалась, и все равно пошла в лес. Прибежала из леса сама не своя, только сказала: «Он был выше елок». Больше она в лес никогда не ходила. Потом пришла похоронка, сына похоронили в Белоруссии, в Минске в братской могиле. Второй по списку Новиков Иван Алексеевич.

А у меня первого мужа, машиной убило, остались две девочки (2 года и 6 месяцев). Второй муж тоже не долго жили, помер.

Как мне тогда дал Ливерий горсть монеток копеечек и пирожок. И всю жизнь я получала копеечки, гроши на детей и ими питалась. Но хлебом всегда была сыта, вспоминаю, как Ливерий дал мне пирожок».

 

Незадолго до смерти Николаюшка сказал Ливерию «у тебя на берегу на Ярославихе благодати много, сходи, забери иконы» и отправил его в дом к пасечнику. Тот жил на берегу реки Сухоны и нашел в воде много больших икон. Церкви все были закрыты. Говорили что Сухона разлилась и вынесла иконы, которые кто-то прятал из разоренных церквей.

Ливерий попросил пасечника отдать иконы, но то тот все отрицал и говорил, что ничего про них не знает. Ливерий тогда попросил продать, пасечник все равно отказался.

Тогда Ливерий Семенович сказал, что если он ему иконы продаст, то к нему прилетит рой пчел. Пасечник посмеялся. После войны пчелы были редкостью и стоили дорого. Но через некоторое время рой действительно прилетел. Пораженный пасечник, позвал к себе Ливерия и снял с чердака, спрятанные иконы. Ливерий все иконы сохранил и передал уже в перестроечное время в храм Троицы на Зелене в Тотьме, когда его открыли.

Духовный отец Николай и духовный сын Ливерий и по духу и по судьбе близки и похожи. Оба жили в лесу просто и немечтательно, ни от каких земных дел по хозяйству не отказывались, но при этом постоянно молились. Никогда на светских работах не работали, но хлеб потом добывали. По ночам за десятки километров лесными дорогами на службу ходили. Оба слушались своих хозяев в доме и смирялись. Один у своей нареченной жены, другой у хозяев Цыбиных — людей малоцерковных. За обоими приглядывали компетентные органы. Николаюшку не раз забирали за «антисоветскую деятельность», а Ливерия болезнь спасала, на него смотрели как на сумасшедшего. В конце жизни у Ливерия тоже был дар прозорливости, к нему за советом и молитвой со всей России люди приезжали. Да и похоронены рядом, к их могилкам не зарастает народная тропа, и песочек разбирают и молятся и утешение получают.

Однажды Ливерия попросили помолиться за мальчика на костылях с неизлечимой болезнью, Ливерий сказал что надо сходить на могилку Николаюшки. Оба подвижника вымолили исцеление мальчику, на следующий год мальчик сам пришел без костылей на могилку, благодарить за исцеление».

2.6 ―Николай и протоиерей Геннадий Юрьев

Протоиерей Юрьев Геннадий Иванович пастырь молитвенник и миссионер. В молодости он ездил по северным уголкам Архангельской области и просвещал самоедов, которые были преданы своим языческим заблуждениям, многие из них, благодаря его проповеди крестились[xxxix]. После войны в 1948 году протоиерей Геннадий был назначен настоятелем храма Спас-Лом Мяксинского района, который открыли по требованию прихожан. Храм был приведен в порядок и начались богослужения. В 1949 году из совета по делам РПЦ пришло секретное письмо о снятии общины с регистрации. Отец Геннадий в связи с этим, пытался организовать богослужения в часовне недалеко от церкви, построенной над святым источником. Уполномоченный по делам религий И.М. Игнатов противостоял этому, объясняя отцу Геннадию, что это равносильно открытию молитвенного дома, ради которого местные колхозники «не изъявляют желания «огород городить». В итоге о.Геннадия сняли с прихода в Усть-Ломе и перевели в Усть-Печенгскую церковь. Деревянную часовню над родником, в которой старался организовать богослужения отец Геннадий, тщательно уберегали сельчане, но в начале 1960-х годов ее разобрала бригада рабочих под руководством сына председателя колхоза Поташова («он через недолгое время тяжело умер от гангрены ног»Жамков А.П. Спас Ломская обитель С 14.)

Владыка обнаружил в Вологодчине, что несмотря на отсутствие священников, и их бесправность, в некоторых районах совершается массовое тайное крещение детей по глухим деревням. «Например, в районе храма Покрова Божией Матери в Усть-Печенги протоиерей Геннадий Юрьев и Николай Константинович Трофимов крестят постоянно по деревням»[iv]..

 В годовом отчете за 1953г он описывает положение церковных дел в районе:

«Можно говорить и делать оценку положения только исходя из наличия в 13 районах области 17 открытых храмов, представляющих собою редкие маяки, которые, конечно, не освещают громадного пространства Вологодской области. В школах и вне их ведется широкая пропаганда материалистического мировоззрения. Молодое поколение… растет без религиозных убеждений. Проповедь безбожия не встречает сопротивления в общественной жизни православного населения… Как обрисовывает положение настоятель Покровской церкви в Усть-Печенге Тотемского района протоиерей Геннадий Юрьев, ревностный миссионер и пастырь. Смежные районы Биряковский, Междуреченский, Сямженский, Бабушкинский, Тарногский, Нюксенский, Никольский, Кичменгско-Городецкий, расположенные к югу и северу от реки Сухоны на площади 100000 квадратных километров, не имеют ни одного открытого храма. Усть-Печенгская церковь, как свеча, продолжает озарять светом Христова Евангелия и удовлетворять религиозные нужды притекающего к ней верующего населения. Несмотря на отсутствие транспорта, придирки и оскорбления, отец Геннадий Юрьев в летнее время посещает соседние деревни, проходя пешком сотни километров. С болью в сердце замечает он, как чистота веры православной подменяется грубыми суевериями… Верующие в скорби духовного голода сетуют на то, что не разрешают им открывать храм, говоря: “Мы живем, как звери в лесу[v]”».

В начале 60х годов назначили настоятелем в храм Покрова Божией Матери в Усть Печенге. Здесь встретились два неравнодушных человека, о.Геннадий и Николай Трофимов, болевшие сердцем за народ православный.  Они тайно организовали в округе по деревням небольшие общины, где собирались, молились, общались на духовные темы и проводили крещение детей, которых привозили со всего района. Отпевали тех, кто погиб на войне и не удостоился христианского погребения. Люди были настолько тверды в своей вере, что никто не сдавал властям когда проводились эти крещения. Хотя в селах знало множество людей. Службы, совершаемые о.Геннадием собирали множество прихожан из самых отдаленных мест, причем часто пономарем у него был, сам Николаюшка. За такую деятельность и тому и другому должны были рано или поздно, дать срок, но они не боялись ничего.

***

Клавдия Кузнецова деревня Погорелово

«Был в Усть-Печенге Иван Алексеевич алтарник. Очень добрый и ласковый. Я была маленькая. Мой папа Лазарев Иван Александрович уйдет в церковь вместе с Иваном Алексеевичем, а нас тоже отправляют в церковь. Папа нам всегда покупал свечки. И стоял сам как свечка не двигаясь с места, а Иван Алексеевич все часы и службы пел и читал. К нам в Погорелово часто приезжали Иван Алексеевич с батюшкой и крестили ребятишек на Святом озере в Погорелово. Долгое время священником там был протоиерей Геннадий Юрьев. И очень много детей окрестили они в нашем доме, а ведь от нас до храма не менее 25км. И ходили лесными дорогами, которые были иногда и заболоченными, но нужно было, чтобы не прознали».

А Николаюшка передавал о. Геннадию, чтобы приезжал в Погорелово и что там будут крестины. Приезжали все в наш дом. Папа мне говорил беги сюда и сюда, зови того и того и я ездила на маленьком велосипеде и всех звала и люди приходили. И все молебны и крещения и все требы у нас в доме проходили. И они успевали и на святой ключик сходить и службы провести.. Однажды разбойники влезли в окно в доме и пырнули отца Геннадия копием (наподобие ножа употребляется на проскомидии на Литургии). Но он остался жив, хотя служить дальше там уже не мог. Он вместе с Иваном Алексеевичем и его семьей уехали в Ярославль. Среди разбойников был сын Василия и Павлы Цыбиных Иван, еще молодой и глупый, а руководил всем рецидивист Шихов. Ивану дали немного, а Шихову громадный срок. Всех повезли в тюремных вагонах, где стояли бензопилы – «Урал» и бензин. Вагон вспыхнул как спичка и сгорел, и все осужденные, в том числе и Иван сгорел заживо.

К Ивану Александровичу любил в гости приходить Ливерий Семенович Дубровский и они шли на Святое озеро и там молились. И Иван Александрович всегда брал благословение у Ливерия и говорил, что он подвижник, хотя Ливерий был его намного моложе. А Михаил Черепанов, староста с храма в Усть-Печенге вместе с Ливерием Дубровским крестил детей на Святом озере со всей округи, с Погорелова и других районов, и тоже батюшка с храма приходил крестить. Они так же и на Пятовке делали рядом с Тотьмой. У них благословение такое было от Николаюшки, Ливерий продолжил дело старца по крещению детей по всей области».

***

Соболева Лидия Петровна (г. Тотьма)

 «Жили мы на Тафте, после войны. Однажды я приходила к старцу за советом в Тотьму. Церкви были закрыты. Мне хотелось как-то покрестить дочку Нину и я пришла, может он сам покрестит? Я еще ничего не сказала, он меня благословил и пригласил выпить чаю. На столе лежал рыбник, и посадил рыбник кушать. Они сидели вдвоем за самоваром с Лазаревым Иваном Александровичем с Погорелово. Я постеснялась с ними сесть, хотя старец меня благословил. Он прочитал мои мысли и говорит, а дочка у тебя некрещеная. Я не могу окрестить, а отец Геннадий ее окрестит. Вскоре после этого, нам на Тафту позвонили, чтобы ехали с девочкой на Погорелово к Лазареву Ивану Александровичу. Туда приедет и священник, и будут крестить детей. Мой муж быстро собрался, взяли лошадь и верхом на лошади он вез ребенка, а я бежала за лошадью. Мы опоздали, отца Геннадия уже встретили на середине деревни. Он очень торопился, на службу надо уезжать, но нас пожалел. Мы зашли в дом Кускова, здесь тоже жили набожные люди и мою Нину окрестили. Вот так беспокоился старец Николай о маленьких, и попросил Ивана Александровича, чтобы известил нас о приезде священника».

Крестили Николай с о. Геннадием не только в Погорелово но и по другим с/советам, о.Геннадий приезжал крестить детей в надежных домах, чтобы власти не узнали.

***

Карелина Валентина 1934 г. деревня Задняя:

«мне рассказывала Каплина Мария Константиновна. Она жила в Усть-Печеньге, работала в храме Покрова Пресвятой Богородицы, Ливерий Дубровский ходил на каждую службу, храм был единственным в 25 км от Тотьмы .Люди ездили по Сухоне на пароходах, ходил теплоход «Заря». А зимой ходили пешком или на лыжах.

Мария Константиновна была моей крестной, прожила почти сто лет, была и казначеем, и старостой, и просто прихожанкой. Когда старец Николай был больной, жил в Тотьме, она часто приходила к нему – приносила свечи для службы, ладан, масло лампадное. Однажды крестной очень надо было сходить в магазин к водникам, но ноги сами вели к заветному дому. Он поговорил с ней потом сказал, не ко мне ведь ты торопилась, иди, магазин-то закроется. Он часто читал мысли и уличал».

2.7 ―Лазарев Иван Александрович

(Воспоминание Кузнецовой Клавдии Ивановны , его дочери (пос. Юбилейный Погореловский р-н. 1945 года рождения.):

«Жили мы в Петрилово. Родители мои Лазарев Иван Александрович и Агния Павловна были очень верующие людьми. На селе очень притесняли всех, кто ходил в церковь. Папу не один раз хотели арестовать, один раз он в окно вынужден был выпрыгнуть. На церковные праздники ходили молиться в Усть-Печенгу, в храм Покрова Божьей матери. Ходили ночью, лесными дорогами, тайком, чтобы «кому не надо» не знали. Забирали и увозили неизвестно куда. Семья была большая семеро детей. Когда бывали в Тотьме, родители заходили к Николаюшке. Однажды мама была у старца Николая. Мама спросила: -«С кем ей из семерых детей, в старости жить доведется.?» Он сказал:-«С нелюбимой дочерью»,-то есть со мной. Мама говорила ему, что с Клавдией, ни за что жить не будет. Но в старости ее парализовало и мне пришлось пять лет ухаживать за парализованной матерью, которая не разговаривала, даже не могла повернуться. Она «мигала», показывая на икону глазами, просила помолиться за нее грешную.

К нам в Погорелово часто приезжали батюшки и крестили ребятишек на Святом озере. А очень много детей окрестили прямо в нашем доме.

Папу Ивана Александровича все очень уважали, даже партийные работники. Один из них Рубцов Сергей, ночью приходил к Ивану Александровичу, денег на свечи принесет, помолится, и чтобы никто не знал.  Папа ухаживал за ключиком прп. Вассиана Тиксненского.

Вокруг ключика сделал специальные подставки, на которых стояли иконы. Одна из них обязательно была Вассиана Тиксненского. Перед ней горела лампада. Дом у нас был с мезонином. И ему было видно, когда лампада затухала, он ее опять приходил и зажигал. Вода в ключике была чистейшая и бурлила. Однажды у нас заболел теленок, его вздуло, думали что не жилец. Папа сходил на ключик, его попоили водой с ключика, вскоре теленок поправился. Когда я ходила в школу, потом сдавали экзамены, бабушка спрашивала, ходила ли я на ключик, помолиться и поблагодарить прп. Вассиана. Люди приходили молиться с Тафты, с областей, но приходили по ночам, чтобы не поймали. Лампады, свечи зажигали. Гонение было большое, но люди все равно шли. Когда начинались весенние работы, люди шли за благословением приложиться к иконам на ключике, приходили рано, задолго до начала работ, чтобы не поймали. Если заболевал ребенок, то с него снимали рубашку и клали на икону на ключике, потом молились и относили обратно. Ребенку обычно становилось после этого лучше,. От головной боли приходили попить водички из ключика. Перед войной ключик сравняли с землей, только он опять вышел в другом месте.

У нас была дома большая икона и она однажды замироточила, и папа ее отдал в Церковь, но в какую неизвестно.

2.8 ― Воспоминания Кузнецовой Александры Алексеевны

— г. Тотьма, 1917 г. р.[ум.6.05.2006]:

«К Николаюшке очень часто, после работы я бегала в Тотьме. У меня сердце болело, чтобы к нему не побежать. У них около дома был колодец, баня и больница. И ругали меня за это и сумасшедшей звали. «Навяжи, — говорят,-ленточек на себя, да и бегай по всему городу со своим сумасшедшим Николаюшкой». Вот, я другой раз и озиралась по сторонам, чтобы лишний раз никто не выругал. А тут жила одна баба в доме, все меня доставала.

Мне это надоело и пошла к нему другими улицами, целый квартал лишний обошла, все озиралась. Встретил он меня, да и говорит: — «Что прямой дороги ко мне нету, что ли? Озираешься, как Лотова жена». Он все, видно, знал, как я думаю, как бегаю.

Еще я подписалась за открытие храма в Тотьме. Храм в Усть-Печенге в 46-м году открылся, но очень трудно было попасть на автобус, брали штурмом. С батюшкой Чугуновым поехали и много людей за открытие храма в Тотьме подписалось. Съездили мы в Вологду, про это узнали в КГБ и перехватили все списки, кто подписывал. Приходят они ко мне в детдом. А я поваром работала. Сначала к главному врачу пришел Демидов чекист: «Кто тут у вас такая то», — «Да вот, работает у нас на кухне». Приходит на кухню, говорит, — «Ты Кузнецова?», — «Да!», — «Придешь завтра в кабинет ко мне».

Я работу окончила, и сразу к Николаюшке, бегом. «Николаюшка благослови, меня завтра в КГБ вызывают насчет открытия храма в Тотьме». А он сказал: «Не бойся, скоро с них самих погоны снимут. А чего ты переживаешь то, не ты будешь говорить, а Господь. Господь за тебя скажет, а твое будет только Фамилия Имя Отчество и благословил меня».

На утро, я пришла в контору КГБ на Красной улице, Демидов мне говорит:-«Вот список. Вычеркни свою фамилию из списка». – А, я, уже была под другой фамилией ― мужа. Была бы под девичьей, тоже, может быть репрессировали. У меня отец служил в храме в Мосеево сторожем. Расстреляли всех и батюшку, и старосту, и папу в 1937 году. А, он не знал, что отца у меня арестовали.

Я сказала –«Что ты? Не вычеркну!»— «Хоть расстреляйте на месте, не вычеркну!», – «Почему не вычеркнешь?», — «Если я вычеркну свою фамилию, я Господа предам!», — «Ты нормальная?», — «Да не знаю, наверное ненормальная», — «Я тебя в Бабушкино сошлю[xl]», — «Ой дитятко, отсылай в Бабушкино, мне давно нравится в Бабушкино то. У меня на кухне осиновые дрова, из них вода ручьем бежит. Я давно прошусь, чтобы отпустили, c работы, да не отпускают. Так посылай в Бабушкино». Он говорит: «Так что тебя на электрический стул посадить?», — «На стул! Так чего на стуле тоже неплохо сидеть, а если мне еще постельку дадите – матрас да осиновое полено мне бы под голову, оно полезное, я бы с удовольствием полежала». Он махнул рукой – «Ну точно ненормальная». Утром он приходит к нам в детдом к заведующей, — «У вас эта женщина нормальная?», — «Очень нормальная, очень ответственная, никогда ничего не забудет». Дети у нас больные. Сколько для них разных меню надо приготовить и ни одного не перепутает. А на осиновых дровах сырых. Надо наварить в больнице еды на них на всех».

Так от меня и отстали. А Николаюшка мне сказал: -«Не бойся, скоро их самих разгонят и погоны снимут и ничего на этом месте не останется». Правда, так и вышло, начальника этого перевели в Вологду, погоны он сам снял, и работал где-то в низших чинах, может даже сторожем, точно не знаю. А контора эта через некоторое время сгорела, когда Николаюшки уже не было в живых.

Однажды на Пасху, я у себя все помыла, постлала половиков, сижу, любуюсь, сын не пришел еще со школы. Вдруг, приходит муж и бранится, ругается и подраться не прочь, все половики свалил в кучу. Побежала к Николаюшке: «Что делать, больше не могу, я его выгоню!» Он говорит: -«Как же выгонишь, он тебе муж, выгонит она, а ведь это грех! Выгонять не нужно, он сам от тебя уйдет». Так и получилось. Я пришла, а его уже нет, уехал на Тафту, там он и женился.

 У Николаюшки хозяева дома – Василий с Геннадием, любили выпить и частенько были пьяные. Однажды в день святого Георгия, я была именинница. Напекла пирогов и сварила сладенького винца – наливочки и пошла к Николаюшке. Я там была частая гостья. Прихожу – Василий пьяный недовольный, «забубнил». Павла говорит: -«Уважь уж его, посиди с ним за столом, пусть успокоится». Я думаю, выгонит сейчас, ему люди надоедают, которые к старцу приходят. А Николаюшка, так тихо подошел ко мне и говорит: -«Ты у меня одна из близких гостей, не бойся, пошли со мной в мою комнату». Он сладенького немножко выпил, потом долго рассказывал, как он молодой был, веселый, на гармошке умел играть, и девушка у него была, да родители не дали жениться, отправили учиться.

Про Георгия Победоносца Николаюшка говорил – «Ты знаешь какой это праздник? и Серафим Саровский и Пантелеймон целитель все собираются вместе, а особенно царица Александра.

Однажды я пришла к ним. У него судья Лобанова с мужем, муж работал на пристани. Я пошла обратно и случайно услышала. Он говорит: -«Вы судьи на земле, есть закон Божий, и закон земной. Вот, вы и слушайте свою совесть – это она Божий закон изберет, а вы головой и властью данной вам судите по земному закону. А то, получается, сюда поверни – так будет, обратно – тоже интересно! Вот народ и говорит, что «как дышло, куда повернешь, туда и вышло». А, попробуйте, с молитвой, да с холодной головой, может будет и по-Божески».

У старца в комнате главная икона была Спасителя, очень большая, весь угол занимала, а потом другие были. Николаюшка, он больной был, только дома молился. Он никуда не ходил, в церковь было не съездить, да и сил уже мало. Он молился дома. У Николаюшки служили 10-го февраля в день памяти прп. Феодосия Тотемского. Мы возвращались от Николаюшки, 10-го февраля в метель страшную, а сын у меня уперся говорит, — «Пойдем в монастырь». Уже монастырь был разрушен, но тайком ходили в храм и заползали в лазейку и там были фрески не нарушены. И некоторые бабушки заползали и служили там Пасху ночью. Добрались мы туда в Храм залезли, а там такая тишина ни метели ни ветра — ничего. Вдруг сын говорит: «Мама, ты слышишь, как Ангелы поют?». Я сначала не поняла, потом подняла голову посмотреть под купол, и у меня мороз по коже, правда, не один человек, а много поют. А на Пасху и Рождество в монастыре часто слышали как Ангелы поют.

На память вмч. Георгия у меня именины в честь мученицы Александры Римской. Василий и Павла стали сильно выпивать в последние годы жизни. Вначале они ко мне относились лояльно, а потом если не налью стопку Василию – он злой становится. Пришла я в этот день, а Василий не доволен, я с Николаюшкой побыла немного и ушла к своим подругам, которые пели на клиросе в храме Успения. Голоса были прекрасные. У них такие красивые песнопения были. А я сама хорошо и пела и читала. Батюшка в храме в Вологде всегда говорил, когда я приезжала: «Александра Тотемская будет читать 6 час на клиросе». Мы посидели, чаю попили, хороший весенний денек был, радостный. А мне Павла, потом, говорит, что после того, как я ушла, Николаюшка осерчал на моих мужиков. Время обеда, а он из комнаты своей не выходит, а без него мы не смеем садиться. Время четыре часа, а мы не обедали, его позвали. Долго он нас голодом будет морить? Ему говорят: «Николаюшка, обедать». Он распахнул свои двери, встал на пороге, посмотрел на нас, и ни слова не говоря, закрыл и ушел в свою комнату. Вот, так до ужина и держал нас голодными. Без его благословения не садились за стол, все таки его слушались. Так он их научил, как надо принимать гостей».

Еще мне рассказывала Павла. У них на Сондуге в лесу была избушка с печкой. Они там летом часто жили. Ягоды заготавливали, грибы, рыбу ловили, охотились. Они с Василием в основном рыбу ловили и Николаюшка был. Он любил природу, лес, цветы и часто один уходил на озеро. Однажды Павла в избушке хотела помыть руки и собралась потрапезничать. Умывальник, висел на стене. Она подошла, а там какое-то существо плескается. Она в ужасе. С улицы пришел Николаюшка, велел всем отойти. Встал напротив и стал читать молитву и крестить. После третьего креста, бес выскочил и все видели, как побежал. Вот какая сила была у Николаюшки, Господи прости, ведь не велел он ничего говорить.

 Однажды у меня сильно заболела голова, я ему пожаловалась, пришла его повидать после работы. Он сказал –«Крести голову от темечка на лоб и говори: — Господи Иисусе Христе – ты радуешь меня, Господи Иисусе – ты один у меня, Господи Иисусе – ты услышишь меня, Слава Отцу и Сыну и Святому Духу. Аминь». У меня голова прошла, но молитвы я всегда читала, даже, когда она не болела.

 Один раз были у меня пирожки. Я их несу, завернула и думаю: -«Это Николаюшке, как бы хозяева Василий с Генкой не съели». – Я принесла, а Николаюшка на печи сидит, ноги свесил. Я подошла и подаю, а он говорит: -«Положи вон на полку, а то Василий с Генкой съедят, думаешь! А если и съедят, так и что? Они меня содержат, и поят и кормят». Так меня пристыдил.

Как скажет, так и будет. Однажды и говорит мне: «Вот, Александра, домов сейчас в Тотьме много, а ведь все по-новому будет. Ты доживешь до той поры, вот увидишь. Даже госпиталь не такой будет».

Сшили и подарили мы Николаюшке на День Ангела рубашку, теплую, бумазейную[xli], в розовую клеточку. Одели, а он говорит: -«Какой я стал красивый в ней сразу», и обрадовался, как ребенок маленькому подарку.

Николаюшка не любил женщин, которые делали аборты.

Однажды приехала ко мне с Усть-Печенги знакомая в больницу и попросилась переночевать. У нее трое детей и она забеременела четвертым и приехала на аборт. Кормить надо, работа тяжелая, здоровье неважное. Не надо больше ребенка. Переубедить не могла ее. Вечером решила ее обмануть. Предложила прогуляться, а повела прямиком к дому, где жил старец. Пришли, чайку попили, он вышел нас провожать. У калитки сказал:-«По темному и грешному делу ты девка приехала, неладное задумала, чадо губить, опомнись! Себя загубишь, душу загубишь, не отмолить будет». Держит калитку и говорит: -«Вряд ли здоровье прибавится, а ведь картошка прорастет». Отошли мы с ней, она на меня накинулась, куда ты меня привела, откуда этот старик все знает? Встретила я ее уже осенью в Усть-Печенге. Несет она два ведра крупной картошки. Идет и ели ноги волочит, и говорит – «Не послушалась Николаюшку, а правда здоровья совсем не стало, а старец прав был, картошка очень хорошая уродилась».

—Интервью Михаила Сизова с Кузнецовой Александрой Алексеевной[xlii]:

– С Николаюшкой я в 49-м познакомилась,– я тогда ещё в пошивочной работала. Узнала, что он многим помогает, а у меня тогда на нервной почве веки тряслись. Пришла. Он с себя полотенце снял, потёр-потёр: «Заживёт завтра всё». И правда. Он к какому месту прикоснётся – сразу всё проходит. Это был особенный врач – Господень.

Шесть лет воспитывала я племянников. Муж у моей сестры умер, а у самой её не было времени. И вот в 53-м, племянник Саша окончил школу и на учителя экзамен сдавал. А перед экзаменами пошёл искупаться на Сухону. Там его как в колодчик завертело, в воронку, и он стал утопать. Вытащили, на песок бросили и побежали «скорую» вызывать. Пока та приехала, мальчонку с испугу парализовало, рот набоку. Прибегают ко мне: «Шура, твоего племянника в больницу увезли». Я к Николюшке: «Ой, отец, моего Сашу парализовало!» Он подал мне иконку, пряник и яичко. А иконка особенная – такая раковинка, какую носят архиереи. «Иди благослови иконкой, а это скорми ему».

Пришла я в больницу, говорю племяннику: «Саша, ты видишь что? Перекрестись…» Так-то он верующий был, как и мать его. Пытается он перекреститься и не может, руки-ноги не действуют. Но как-то наложил крестное знамение. Я не постеснялась, говорю при мужиках в палате: «Вот поцелуй иконку». Помогла ему головушку повернуть, он поцеловал. Съел яичко и пряник. Вышла я, врач говорит: завтра отправят его в Вологду, тяжёлый случай. Прихожу на следующее утро, врачи удивляются: «Не знаем, что случилось, он уже ходить начал!» Вскорости он из больнички вышел, сразу засел за книжки – экзамен сдавать. Я ему говорю: «Погоди с уроками, Господь и так поможет. Пошли-ка к Николаюшке». Пришли, говорю: «Это вот он утопал, сестрин сын. Экзамены ему сдавать на учителя, помолись…» Николаюшка похлопал мальчонку по голове: «Ум, знание, сознание, рассудок… Да всё хорошо будет». Назавтра племянник пошёл и всё на отлично сдал, даже что и не учил. Ему и стипендию дали. Потом мальчик крестик носил, не боялся. Вот как Николаюшка помог.

Оба мои племянники учителями по истории стали, не пьют, не курят, и дети у них такие же, все институты закончили.

Еще помню в Успенском храме, на берегу Сухоны, священником служил отец Николай Патрушев. В 37-м храм закрыли, а батюшку увезли и расстреляли. Его сына, Александра Николаевича, я хорошо знала, потому что вместе в детдоме работали, он бухгалтером был. Наверное, он был верующим, но никак этого не показывал, боялся из-за отца. Когда он умер по болезни и мы его хоронили, гляжу: на покойном-то крестика нет. Говорю Николаюшке: «У меня два крестика, вот, надену ему». А Николаюшка отвечает: «Раз он сам не одел, ты не смей надевать». Так и схоронили его без креста.

Решила я пойти на Николу Зимнего в церковь, было это в 50-х годах. Отработала первую смену в больнице, где поваром работала, и бегу к прозорливцу нашему: «Благослови меня, Николаюшка, к Покрову я пойду на Николу». Храм-то действующий, Покровский, был далёко, в Усть-Печеньге. Он отвечает: «Ой, помолись там за нас, помолись, мы ведь все погибаем, все погибаем…» Говорю: «Вы ближе к Богу, а моя молитва недостойна, как я могу?» Он: «Нет, помолись, все погибаем, и крыши растащат… Иди с Богом».

И я пошла – 25 километров до Усть-Печеньги по замёрзшей Сухоне. Первые пять километров пробежала почти бегом, остановилась отдохнуть, вижу: сзади лошадь идёт. И вдруг раз – уже никого на льду нет. Думаю, может, лошадь упала? Да всё равно бы увидела, кругом белым бело. И провалиться под лёд не могла, я ж там шла, нет полыньи. Зашагала дальше, молюсь вслух: «Господи, помоги!» И тут же снова лошадь появилась, запряжённая в фурочку, а в ней люди. «Ой, далёко, поехали? Подвезите до Покровской церкви, завтра Николин день!» Взяли они меня, мужик и баба, Анатолий и Елена. Спрашиваю, крещёные ли они. Отвечают, что крещёные. Говорю: «Я вас запишу первыми во здравие». Так, понимаешь, в половине пятого я была уже в храме, за час до службы. Рада, только думаю: «Как же это они пропали на реке, а потом снова откуда-то возникли?» И что Николаюшка про «крыши» говорил? Так и было потом: вскорости на Церковь снова гонения начались, «крыши растащили», вера кругом совсем пропала, а потом снова явилась.

2.9 ―Для меня жизнь Христос, и смерть приобретение». Последние дни жизни

Кузнецова Александра Алексеевна:

«Когда Николай уже при смерти лежал, я за ним ухаживала, кормила, так как правая рука у него парализована была. Совсем не поднималась, плетью висела. Я стала его спрашивать, как жить? -«Живи, как жила, в Господа веровала, будь ему верна и никому больше не верь, не сворачивай с дороги с моления, и никому ничего не говори». Фотокарточки у него ни одной не было. Я спросила, может на память сфотографировать. – «А ты приходи на могилку, свечу затепли – и будет тебе память».

Он хотел чтобы там свеча все время горела. «Всю жизнь не фотографировался, а теперь воля ваша». В тот день не стали мы его фотографировать, а утром в 10 часов он умер на третий день после Рождества. 10 января 1959 года, ему было 66 лет.

В последний день я у порога остановилась и оглянулась, подумала, что больше живого его не увижу. Стою и думаю: -«Не благословит!» А, он, опять, наверное, меня услышал, удивляюсь, высоко поднял парализованную правую руку и так не спеша меня благословил в последний раз.

«Он чувствовал, что уйдет в эту последнюю ночь, и сказал мне в последний вечер: -«Помни, что отводит нас от Христа, все это заблуждение и гибель, поэтому не принимай никакого учения, кроме Христова и не знай никакого учителя, кроме Христа» — это были его последние напутствия.

А не хоронили долго, наверное уже на пятый день стали хоронить. Ждали Тасю и Тосю из Ярославля, тетка с племянницей, без них не хоронили. Они в церкви около Красного Перекопа в Ярославле служили. Одна кадило подавала, другая в кассе работала. Они наведывали его живого часто, посылки ему посылали, считали его опекуном. Четыре дня ждали в аэропорту лётной погоды, когда они прилетели так и стали хоронить.

Народу за это время очень много собралось, со всех деревень, сельсоветов люди приехали. На его похороны, наверное весь город пришел.

Прихожу, он лежит, ручки – по соломинке, беленький, худенький. Василий говорит:- «Иди, садись, помянем. Вот выпей рюмочку маленькую»,―я говорю,― «вином поминать нельзя – грех! Он рассердился. Вдруг, двери на улицу как распахнулись с шумом. Василий говорит: -«Это, наверное Тося с Тасей приехали, идите встречайте». Геннадий вышел на улицу. Тихо, никого нет. Думаю душа Николаюшкина воспротивилась против греха- поминания водкой.

Справа от могилки Николаюшки похоронин – Фокин Василий Степанович, он часто общался со старцем, ходил к нему за советом, они сами вели службу на дому по праздникам, он читал псалтырь в вагончике. А когда хоронили старца, то Василий Фокин впереди шел и нес Евангелие, а потом мы с Анной Бильковой крышку несли, а сзади его такого маленького, худенького на лошади везли, а народу было толпы… Все улицы лились, спускались к Сухоне к кладбищу. Ведь его долго не хоронили, все прознали и с деревень пришли его проводить, как на Руси водилось.

И потом мы стали постоянно зажигать лампадку, потому, что он просил, чтоб свеча всегда горела.

После его смерти Павла работала в ремесленной школе на берегу реки Сухоны кочегаром, прошло несколько лет, она принесла домой каменного угля и истопила печь. Закрывать трубу нельзя было. Каменный уголь намного теплее обычных дров. И вся семья угорела. Рядом с Николаюшкой и похоронены все. Тогда вспомнили что Николай говорил: «после меня никого в этом доме не останется, даже грызунов» ― так и вышло».

И Ливерий Семенович вспоминал: «Однажды зимой встретил я Николаюшку в монашеской одежде. Он стоит и снег окучивает, могилы делает, 5 сделал. После смерти Николаюшки Анна с Сондуги приехала и все Цыбины: Василий, Павла, сын Геннадий и Анна — все угорели, а Иван сгинул втюрьме». И Лазареву Ивану Александровичу он сказал про свою хозяйку: «Вот, пять дней лежит, не встает и ничего не говорит. Говорю ей, и бужу, а она не встает. Он показал на хозяйку, которая хлопотала возле самовара, конечно, тогда не поняли ничего, а потом, когда хозяйка и вся ее семья угорели и 5 дней лежали в избе, тогда поняли слова старца»(По воспоминаниям Кузнецовой Клавдии Ивановны).

Они его любили и за ним ухаживали, и похоронены все рядом с Николаюшкой. Для очищения грехов, видимо Господь им такую смерть послал.

В справке о смерти Трофимова Николая Константиновича написано: «Умер 12 января 1958г. в возрасте 66 лет от сердечнососудистой недостаточности. В графе род занятий значится: на иждивении Цыбина Василия Яковлевича — пенсионера. Цыбин работал в Тотемском райсобесе. Проживал в г.Тотьма ул. Кирова д. 67.»

Кузнецова Александра Алексеевна:

 «Когда Николаюшка умер, хотели меня старостой взять в Усть-Печеньгу. У меня образование, хоть и маленькое, читала и писала хорошо. Пошла я тогда к Николаюшке на могилку советоваться. Рано встала, чтобы никто не видел, и перед крестом со слезами молюсь: «Господи, помилуй мя! Николай Константинович, Христовый, скажи мне, идти или не идти в Печеньгу?» На следующую ночь Николаюшка во сне пришёл и рукой машет: куда ты пойдёшь? Там собаки, тут волки – куда ни пойди, везде будут тебе искушенья. Спасайся там, где стоишь. Вот такое он напутствие дал.

И еще один раз снится мне сон, будто хожу я, и думаю: «Господи, у всех свои домики есть, с баньками да огородиками. А я вот всю жизнь по квартирам, 30 лет подчинялась хозяйке. Как же так?» Мне ж квартиру дали только перед пенсией, как ветерану. Да и то – казённая квартира, без огорода, а я ведь жадная на землю-то, поработать на ней. И вот я так во сне думаю, и голос раздаётся: «Саша, не завидуй частным домам. Я тебе дом сострою, который никогда не сгниёт». Вот так…

Могила его сразу за мостом, на той стороне Сухоны. Молода была – бегом туда бегала. Свечек наберу, поговорим мы с ним, поплачу. Сейчас-то не найти человека, с кем душевно поговорить можно, а с ним ой хорошо… Мы за могилкой всегда ухаживали, поставили фонарик, чтобы лампадку не задувало. А председателем Тотемского с/сов. был фронтовик без руки, коммунист, он всё на могилке истоптал и выбросил. А мы снова обустроили».

Александра Алексеевна Кузнецова умерла в день своего Ангела 6 мая 2006года, этот праздник был и любимый у Николаюшки, память св.вмч. Георгия Победоносца. Видимо ее Николаюшка к себе забрал, построил ей домик на небесах.

2.91 ―Жизнь посвященная Богу. О помощи на могилке блж. Николая Нина Николаевна Папылева

Воспоминания Нины Николаевны Папылевой[xliii]

«У моей мамы Сухонинской Лидии Александровны ( 31.12.1921 г.р.) была очень нелегкая жизнь, ее неоднократно спасал и излечивал Господь. А также молился за нее блаженный старец Николаюшка, к которому она ходила несколько раз». У нее мать умерла рано. Мачеха ее не любила и с 8 лет сделала нянькой своих детей, а в 1941 году отдала замуж за незнакомого человека и отправила в Мурманск на военную заставу. По дороге началась война и маму на заставу не пустили и ей пришлось возвращаться обратно. Мама вспоминала:

«Я села на пароход, и думаю, как же я к свекрови то вернусь, ведь она – исподлобья смотрит. Я все представила, и думаю, -«Не буду жить!», пришла на корму парохода – колесники пароходы ходили, и думаю: плавать не умею, сейчас на это колесо прыгну, я мачехи не нужна. Отец слова не скажет, за меня не заступится. На мне ситцевое платье было, беленькое в мелкий цветочек. Я, нагнулась, и думаю — все, на палубе никого нет, прыгаю. Нагнулась и откуда то вдруг старушка появилась и одёрнула меня за платье и говорит – «Девушка, разве можно так низко наклоняться». Это была самая роковая минута и я страшно испугалась. Старушка сказала – «Ты не дело задумала». Потом смотрю, а старушка куда то исчезла. Так Господь меня защитил».

После нервных потрясеней на нее нашло расслабление всех членов и дядя Иван Алесандрович Лазарев с женой возили ее на ключик Вассиана Тикснинского и купал там, и ей стало легче.

«Мама 3 или 4 раза была у Николаюшки. Пришла, у него женщины сидят, а он сидит на ризах на скамейке, это было уже в Тотьме. Она встала у дверей, а он и говорит, — «Чего? Механизировано работает, пальчик поранила? Иди, милая, сюда садись». Палец у нее был цел, но у нее руки очень болели и ноги, и он их гладил. Он все время ее гладил и считал до сорока. Мама поняла, что она до сорока доживет и умрет, он несколько раз считал до сорока.

А потом она отрезала себе все пальцы на правой руке, как раз на той, что гладил Николаюшка. Она работала на станках, на громадных пилах, и ей затащило варежку в диск. Николаюшка знал это еще задолго, когда она приходила отодвинул женщин и посадил ее рядом с собой и гладил руку.

Мама долго не выходила замуж, потому что считала себя замужней с первого дня войны. Но прошло много лет и ничего не было известно о первом муже, и она вышла повторно замуж.

В 1950 году они поженились с папой. В 1951 году родилась я и через два года брат Олег. Мама часто ездила молиться в Усть-Печенгу. Как-то она сказала отцу: «Я ходила к Николаюшке, наверное до 40 лет жить буду, так как он меня гладил и считал до сорока».

Когда я ходила в третий класс, а маме исполнилось сорок, она ушла с работы. Она год решила посвятить нам, чтобы хоть перед смертью нам было хорошо, мы домой придем, обед сварен, все готово, мама дома, все чистенько. Потом когда весь год прошел 40 лет, жить-то надо, а папа у нас 30 рублей получал, он весь израненный был — и пошла опять на работу.

Ее беспокоило, что она без венчания. Николаюшка не дал благословения венчаться с папой. Он был прозорливый и знал, что ей надо окончательно расторгнуть брак с первым своим несостоявшимся мужем, он знал, что ее первый муж— живой. У мамы не было документов о регистрации брака, они остались у мужа. В сентябре 1941г ее отправили на трудовой фронт под девичьей фамилией Сухонинская, а она по первому мужу уже была Лосева. В 1943 году, после окопов, ее послали в Тотьму на завод Красный бондарь, но на работе тоже все знали, что она Лосева. Поэтому она 9 лет до 1950 года и не выходила замуж. Этот брак благословил Николаюшка, но венчаться почему то не разрешил. Прошло 20 лет, и неожиданно появился первый муж и попросил развод, оказывается, у него была уже новая семья.

Ему надо было выходить на пенсию, у него были взрослые дети и с женой он был не расписанный.

Они рпзвелись и потом съездили с папой на последнем пароходе и повенчались, а через месяц (31.12.1921 — 31.12.61 г.г.) маме исполнилось сорок лет. У нее поменялась фамилия и она начала жить с чистого листа, так исполнилось пророчества старца Николаюшки!

Когда мне два годика было, мама к нему ходила. У нее грудь заболела, потом руки заболели, он помогал и у них сложились дружеские отношения c Николаюшкой.

Меня покрестили месячную в Усть-Печенге, пешком носили. А мы с братом погодки. Она пошла к Николаюшке и говорит, «сын-то у меня Олег, у него же имя не православное». Его  свекровь назвала Олегом в честь Олега Кошевова. Ему уже год был, а он не крещенный. «Он посадил меня и ушел в горенку, долго его не было, потом идет с листком бумаги и говорит, — «Вещий Олег! Олег! Да ты понимаешь это же Вещий Олег! Это же князь!», она – «Покрестят в храме то его?», — «Конечно покрестят».

А потом Николаюшка говорит: «Приведи детей своих ко мне на благословение». Мама отвечает: «Приведу, обязательно приведу!». А он говорит, «А вряд ли приведешь то». «А я так уверенно в ответ, резко, — «Да как это не приведу! Николаюшка, приведу». А так и не привела, не получилось. Мама очень хотела нас привести. Один раз она нас повела, в воскресенье. А тут идет свекровь и забрала нас обоих и не пустила, и повела фотографироваться. Мама нас специально одела покрасивее, чтобы к Николаюшке пойти, а в итоге осталась только фотография, где мы с братом Олегом стоим на табурете у фотографа. Вскоре Николаюшка умер. Нас водили фотографироваться в 1954 году, а он умер в 1958 году. И я об этом очень жалею, что не удалось у него побывать.

Когда Николаюшка умер, мама все ходила к нему на могилку. Заболела у Алика, моего мужа, рука. А мама Николаюшке так верила, она все ходила и мне говорила, — «Ой Нина! Ходи ты к Николаюшке то, на могилку ходи». Алик плотником работал, но не мог держать в руках топор, а надо держать и молоток и топор. В отделении к хирургу сходил, говорит: «не моя болезнь», к невропатологу сходил: «не моя болезнь». Говорят, «у вашего мужа болезнь Лайма клещ укусил его». Потом ему уколы антибиотики назначили, но рука все равно не работает. Мама говорит: «Нина, надо Алика на могилку к Николаюшке сводить», я говорю — «Не пойдет, меня не послушает! Он тебя всегда слушает, ты поговори с ним сама». Он ее очень любил, она поговорила, и говорит мне: «Мы сегодня вечером попозже, пойдем на могилку, чтобы людей не было». И они пошли, мы уже жили за рекой в нашем доме рядом с кладбищем. Потом она мне рассказывает:

— «Я стала молится, встала на коленочки, на могилке у Николаюшки, а потом он на меня смотрел, да тоже встал на коленочки и молились, никого на кладбище уже не было, он стеснялся народа.

Выписали его на работу. После антибиотиков, он пошёл на работу. Мы забыли про эту руку, он ходит и молчит, и я забыла, что у него чего-то болело. И вспомнили мы через год. Я говорю: «Алик, у тебя рука то не болит?» – «Слушай, сходил на могилку к Николаюшке ― все нормально». У него до сих пор руки не болят!

Мама сказала, за год до смерти, что Николаюшка к ней пришел и сказал, что она не умрет пока, так как ее место занято. Спросила я ее: «В чем был Николаюшка?», — «Он был в дверях моей горенки и был во всем черном». За три дня до смерти, она меня попросила сходить на его могилку и попросить, что бы он ее отпустил. Отец Анатолий ее причастил 8. 11, а на третий день 11. 11 – 2000 г. она тихо ушла в мир иной, читая молитву Иисусову. С улыбкой на лице. Я держала ее за руку, пока пульса не стало.

 Однажды пришла я на могилку к Николаюшке 31 декабря и зажгла свечку и лампадку. Говорю: «Слава Богу, прожили этот год, а каким следующий будет?» На могилке всегда так спокойно, что уходить не хочется. На оградке висит полотенце, я его всегда к голове прикладываю, чтобы голова не болела. А в этот раз чувствую, что полотенце теплое, как с печки. Так меня Николаюшка теплом одарил».

Лампадка на могилке горит ярко, и так спокойно на душе вокруг. Под осень козы нередко теряются. Ищешь долго—не найдешь. Один раз пошла на могилку к нему. «Помоги, старче, коз потеряла»,— прихожу, а они уже у калитки. Однажды с ног сбилась — не нашла. Чуть рассвело, пошла на могилочку: «Козочки потерялись». Пришла мысль залезть на угор[xliv] в следующей деревне. Смотрю мои козы спят в сене на дне реки Сухоны. Там такие ямы на реке, а воды нет. Трава с меня ростом. Я сама до них еле добралась, с моими больными ногами, а вытаскивать их из ямы уж совсем непросто было.

Еще была история. Срок моего медицинского полиса кончился. Дорога у нас в деревне не чищена и ступеньки на мост заледенели. Как полис поменять сходить в город? Помолилась на могилке у Николаюшки. Пошла домой. Спускаюсь с угора на кладбище и на тропинке встречаю женщину с нефтебазы. Она идет из больницы, сказала, что в газете было опубликовано, что медицинские полисы, выданные «Шексной» будут еще целый год действительны. Только поставила старцу вопрос, так он тут же решился.

Зашла как-то я на могилку к старцу и свечку зажгла и прошу: «Старец Николай внучке Лидочке 5 месяцев. Анализы очень плохие с почками. В них лейкоциты заоблачные. Лечение антибиотиками не помогло. В Вологду посылают на УЗИ. Девочка здоровенькая, а прививку надо делать, а нельзя с такими анализами. В Вологде на УЗИ в больницу очередь, да и врача специалиста нет. Будет только после Нового года. Помоги старец, ведь ты близко у Господа, да и причащаем мы ее часто. Прости нас Господи».

После новогодних каникул сдали анализы, а они оказались хорошие. Слава Богу за все и старцу Николаюшке!

11 ноября 2015г мы ходили на кладбище с Клавдией Ивановной Кузнецовой, зашли к Николаюшке. Был мороз, холодно. Вижу, что недалеко от могилки Николаюшки у старинной стеллы, про которую говорили, что под ней большие люди похоронены, возможно монахини, стоит человек и обнимает стеллу. Он был одет в одну футболку с коротким рукавом сиреневая полосатенькая, штаны с белыми лампасами, высокий худощавый и без шапки. И очень легко одет и руки голые. Мы посмотрели и пошли домой. Поставили самовар, напились чаю. Уже стало темно, я говорю, а вдруг этот мужик там замерзает. И пошла, а Алику сказала, чтобы минут через 15 подходил, посмотрел, что там со мной стало на кладбище.

Я пошла, а он стоит там и замерз страшно и просто обнимает стелу. Я решила узнать кто он такой, и чего он три часа около этой стелы стоит, иду к нему, а надо пройти мимо могилки Николаюшки и оттуда совсем рядом до стеллы. И как только я поравнялась с могилкой, вдруг лампадка Николаюшки вспыхнула ярким пламенем, как будто кто-то лампу зажег большую. И опять обратно стала как обычно. Я остановилась, а он стал крестить стелу и говорит чего-то, а понять не могу. Я жду Алика, а он не приходит. Ну думаю, может хоть кто-нибудь придет. И решилась еще раз подойти к этому мужику. И вдруг опять на могилке Николаюшки вспыхивает лампадка, и тут же опять стала обычно светить. Я опять остановилась и стала ждать. Уже сама замерзла, и думаю, «показалась мне все это», и решительно направилась к мужику, и вдруг опять, в третий раз очень сильно вспыхивает лампадка Николаюшки, как будто он хочет меня остановить.

Тут я испугалась, опомнилась, повернулась и быстренько побежала домой, уже не пытаясь разобраться что делает здесь этот мужик и что с ним будет. На следующий день никакого мужика на кладбище не было, куда он ушел неизвестно, одно несомненно, Николаюшка избавил меня от какой-то большой беды.

Так самая скромная жизнь старца Николая посвященная Богу, его смиренный труд на Ниве Господней, оставил глубокий след на земле и после смерти его нравственный облик будет жить. Влияние будет действовать и приносить пользу людям, а люди будут с благодарностью вспоминать ту помощь, которую он принес им в самые страшные моменты жизни».

Люди часто ходят на могилку к Николаюшке, со всеми бедами и болезнями идут.

Карелина Апполинария Алексеевна рассказывала на могилке:

«Я работала в ГПТУ 19 завхозом. Надо отапливаться, зима, холодно, а у нас сломался насос в кочегарке, копаем, копаем, а найти поломку не можем. Копали четыре дня, и зашли в тупик, земля мерзлая, выхода нет. Побежала я на кладбище к Николаюшке. Старец Николаюшка помоги, подскажи – люди скоро замерзать будут. Где искать? Тупик. Помолилась, попросила, ведь с меня спросят.

Пришла и говорю, копайте вот здесь в этом углу, как уж так, сама не знаю. И через несколько минут нашли в этом углу, где указала. Шайба лопнула и текло. Четыре дня искали, зима, мороз, а поломка была за котлом, где нельзя было и подумать!»

Лебзина Зинаида Владимировна:

«В один декабрьский день я получила травму, попав под машину. Удар был сильный, но переломов не было. Прошло 5 месяцев, а без палочки всё равно ходить не могла. На Радоницу пошла на кладбище. Обошла могилки своих родственников и стала искать попутчиков обратно. На тропинке встретила старую женщину, разговорились:

—«Вы домой?»

—«Еще схожу на могилку к Николаюшке, проведаю».

—«Можно мне тоже?»

—«Пойдем».

Эта женщина оказалась Александра Алексеевна Кузнецова, Все привела в порядок, помолилась, прочитала. Сказала, чтобы я потрогала земельку. Я — потрогала, поклонилась. Пошли домой. Шли час до Тотьмы. Я и забыла, что у меня болит нога, и пошла ещё два километра на огород. Там муж копал грядки под картошку. И я взяла лопату и целый день копала. Муж только смотрел, как я пойду домой, ведь идти примерно час. На следующий день палочка была не нужна! Так мне помог старец Николай. Я его называю святой угодник Николаюшка[xlv]».

2.92 —Заключение:

Светлое успение Николаюшки было в январе 1959 года. Почти весь город и множество людей с округи пришли проститься с ним. С тех пор не иссякает источник чудес и исцелений на могиле. Люди служат панихиды, просят, и по вере получают просимое, и песочек с могилы расходится он по всей стране.

Однажды мы приехали на Сондугу, чтобы посмотреть своими глазами храм, остатки дома Николаюшки. Все поросло травой, храм полуразрушен, от дома остались одни руины. Густонаселенное поселение исчезло. Все говорило, что здесь ничего не сохранилось, и наверное, никогда не возродиться, но когда мы стали думать, что любимое место Николаюшки запустело, вдруг вышло солнышко и над храмом засияла радуга, все таки Николай хранит свое место.

БИБЛИОГРАФИЯ

496. I. ГАВО. Ф. 496. Оп. 4. Д. 741. Л. л. 345-350. Клировая ведомость Сондугской Христорождественской церкви Тотемского уезда Вологодской епархии за 1880 год.
497. II. Некролог / Вологодские епархиальные ведомости. – 1916. – № 23. – С. 469.

III. О Ольга Емельянова, Ольга Куксова «Дары Духа Святого». Редакция газеты «Тотемские вести». Тотьма 2015г

1. IV. Статья М-Ю.Хрустапева «Тотемские святые» из альманаха «Тотьма. Выпуск 1», издательство «Русь» 1995 г.
2. V. Александр Кузнецов. Краеведческий альманах «Тотемская церковная старина» (Тотьма «Русское устье» 1999 г.)
3. VI. I МАЛЫЕ ПРОКОПИЕВСКИЕ ЧТЕНИЯ, СБОРНИКг. ВЕЛИКИЙ УСТЮГ 2012 г. Трубицина Анна

VII. газета «Вера»: «Христовенькие люди», «Вера», № 555, январь 2008 г.

VIII. газета «Вера»: «Птичка у иконы», № 558, февраль 2008 г.

1. IX. О.А. Черепанова Жанр житийной повести в традиционной культуре Русского севера XX в

Издательство Санкт-Петерб Университета 2003г.

 

[1] I МАЛЫЕ ПРОКОПИЕВСКИЕ ЧТЕНИЯ, СБОРНИКг. ВЕЛИКИЙ УСТЮГ 2012 г.

[i]Русский Хронограф 2004г стр 1.

[ii] По материалам Википедии и сайта: www.tashkentpamyat.ru)

[iii]Протоиерей Вячеслав Тулупов: «Благословляю вас на подвиг жизни!. Архиепископ Гавриил (Огородников) страницы жизни » стр 65.

[iv]Вологодская епархиальная газета Благовестник: №7-9 2006г. стр. 45-48

[v] Архив Вологодского епархиального управления. Отчет за 1953 год. Л. 5

[vi] Некролог / Вологодские епархиальные ведомости. – 1916. – № 23. – С. 469

[vii] С.А. К (Некролог / Вологодские епархиальные ведомости. – 1916. – № 23. – С. 470-471

[viii] ВОЛОГОДСКИМ ОБЛАСТНЫМ СУДОМ 12 августа 1938 г., обв.: 58-10 ч.1 УК РСФСР. Приговор: 10 лет ИТЛ. Умер 09.12.1941 в местах лишения свободы Вологодской области. Реабилитирован 6 мая 1996 г»(Архив Фсб по Вологодской области: дело №П-1334.

[ix]второй священник Владимир Александрович Попов 34 лет… Определен на должность священника к Сондугской Христо-Рождественской церкви Тотемского уезда 1903 3июня, перемещен на таковую же должность к сей церкви 1912г. 6 января. Состоит законоучителем в Сондугской церковно-приходской школе». («Клировые ведомости Сондужской Христорождественской церкви и послужные списки 1915г». стр 161-169

[x]Вол. Епарх. Ведомости 1898 №21 стр. 270. 1904 №14 с 351.

[xi]Волог. Епарх. Вед. 1897 № 21, 1901 № 15, с. 240.

[xii]Клировые ведомости Христорождественского храма за 1915г: «совершен брак 28 января 1890 года. Жених: учитель Чаловского сельского училища Константин Васильевич Трофимов, вероисповедания православного, первым браком, 22 года. Невеста— сей церкви священника Николая Яковлевича Казанского дочь, девица Александра, вероисповедания православного, первый брак , 19 лет

[xiii] Клировые ведомости за 1915г.

[xiv] «Церковь построена в 1774 г. тщанием тотемского купца ВасильяТалашева с помощью приходских людей и освящена в 1777 г. Утварью малодостаточна. По штату при ней положены: настоятель и псаломщик» (Клировые ведомости за 1880г

[xv]Арханг. Епархиальные ведомости №9 1894г. стр 163.

[xvi]Арханг. Епархиальные ведомости №9 1894г. стр 163.

[xvii]Православная Энциклопедия Т3. стр. 487.

[xviii]Арханг Епарх ведомости №9 1894г. Стр 165-166.

[xix]АЕВ там же №9 1894г. Стр 165-166.

[xx] От Карельского до Терского берега. Деревня Ковда

[xxi]ГААО.Ф.29.Оп.2.Т.4. Д.136.

[xxii]ГААО.Ф.29.Оп.2.Т.4. Д.136.

[xxiii]Документ архивного фонда Архангельской псаломщическо-учительской школы справочный листок и. д. псаломщика Николая Константиновича Трофимова, сына учителя 1891 г р. Основание: Ф. 1734. Оп. 1. Д. 21. Л. б/н.

[xxiv] диакон-псаломщик Заостровского прихода Шенкурского уезда Прокопий Белов  по его просьбе переведен на другой приход. А Николай Трофимов 27 июля 1916 года переведен на освободившееся место. Арханг. Епархиальные ведомости за 1916г.

[xxv] жена заслуженного художника РСФСР Сажина Николая Прокопьевича. Сажин Николай Прокопьевич. Живописец, член Союза художников России с 1998 года. Родился 10 июля 1936 года в деревне Фоминская Тотемского района Вологодской области. Его произведения находятся в собраниях Вологодской областной картинной галереи, Тотемского музейного объединения и других музеях Вологодской области, в частных коллекциях в России и за рубежом.

[xxvi] Протокол №6 заседания Тотемской районной Комиссии по рассмотрению списков лишенцев стр. 19

[xxvii] Прокопьевские чтения Сборник г.Великий Устюг 2012г. Трубицина Анна

[xxviii] »ТСЛ 2018г «Старец мирянин Феодор Соколов и его окружение» стр173

[xxix] МАЛЫЕ ПРОКОПИЕВСКИЕ ЧТЕНИЯ, СБОРНИКг. ВЕЛИКИЙ УСТЮГ 2012 г.

[xxx] I МАЛЫЕ ПРОКОПИЕВСКИЕ ЧТЕНИЯ, СБОРНИКг. ВЕЛИКИЙ УСТЮГ 2012 г.

[xxxi] Япониха —деревенское прозвище, потому что у нее отец был в плену у японцев в 1904 году

[xxxii] Рыбник ― Это традиционный русский пирог с начинкой из свежевыловленной рыбы из дрожжевого теста

[xxxiii] Ольга Емельянова, Ольга Куксова – Дары Духа Святого Тотьма 2015 стр. 19

[xxxiv] Ольга Емельянова, Ольга Куксова – Дары Духа Святого Тотьма 2015 стр. 20

[xxxv] Ольга Емельянова, Ольга Куксова – Дары Духа Святого Тотьма 2015 стр.26-27

[xxxvi]  Ольга Емельянова, Ольга Куксова – Дары Духа Святого Тотьма 2015 стр. 27

[xxxvii]  I МАЛЫЕ ПРОКОПИЕВСКИЕ ЧТЕНИЯ, Сборник. ВЕЛИКИЙ УСТЮГ 2012 г.

[xxxviii] Камилавка. Наградной головной убор у священников.

[xxxix] Священник Юрьев Геннадий Иванович происходил из крестьян. Родился в 24 января 1886г. Образование Тотемская учительская семинария (1905)г. (1905 — учитель. 3.7.1909 — после экзамена на священника рукоположен в Поромовский приход Печорского уезда Архангельской губернии. 1.10.1909 — заведующий и законоучитель Поромовской Церковно-Приходской Школы. 13.9.1910 — перемещен согласно просьбе в Ущельский женский монастырь Мезенского уезда Архангельской губернии. 1910 — награжден набедренником. 2.3.1911 — возвратился согласно прошению в Поромовский приход. 5.4.1913 — переведен согласно прошению в Тельвисочный приход Печорского уезда. 1913 — заведующий и законоучитель Тельвисочной ЦПШ. 1913 — награжден скуфьей. 1914 — духовник 3-го благочиния Печорского уезда. Православные приходы и монастыри севера. Поморовская Николаевская Церковь. (Православные приходы и монастыри севера. Поморовская Николаевская Церковь.

[xl] В сумашедший дом в Бабушкино

[xli] Бумазея — плотная хлопчатобумажная ткань саржевого, реже полотняного переплетения с начёсом на одной, обычно изнаночной, стороне.

[xlii] «Христовенькие люди», «Вера», № 555. Михаил Сизов.

[xliii] Она собрала большую часть воспоминаний о старце. Старается каждый день зажигать лампадку на его могилке, и кропотливо записывает все, что говорят люди, приходящие туда с мольбой и надеждой, или с благодарностью.

[xliv] Угор―возвышенность, холм

[xlv] Ольга Емельянова, Ольга Куксова – «Дары Духа Святого» Тотьма 2015 стр. 25-26.